София Мак-Дугалл: Граждане Рима

Поскольку она более или менее знала, о чем думает женщина, то добавила:

— Надеюсь, это наследник. Император должен быть красивым мужчиной.

— Не следовало бы мне так думать, — с ухмылкой ответила женщина, — верно? Он в самый раз для тебя. А я ему разве что в бабушки гожусь.

Уна состроила в ответ притворно сладенькую улыбочку и поняла, что сработала плохо и теперь кажется женщине странной. Она поспешила уйти, прежде чем женщина стала интересоваться, что она делает одна и почему сжимает в руках магазинный пакет, если сегодня все закрыто, или — по ее мятому платью и нерасчесанным волосам — догадалась, что она провела эту ночь под открытым небом. Поэтому она не увидела ни маленькой потасовки возле погребальной колесницы, ни слез Марка.

Позже, торопливо шагая к Лондонскому мосту, она задумалась над тем, почему остановилась. Конечно, надо было стараться быть как можно более неприметной, но она могла спокойно пересечь площадь — невелик риск. Почему она этого не сделала? Она стиснула зубы от внезапного приступа неприязни к себе. Ей-то в последнюю очередь следовало бы поддаваться очарованию Новиев.

Прохожих на мосту практически не было. Выстроившиеся цепочкой магазины были заперты, что было данью уважения и значило, что владельцы, скорее всего, отправились возложить цветы к подножию храма Дэа Рома. А какой прок, язвительно подумала Уна, в том, что делают все эти люди? Какая от этого радость Лео и его жене, которые мертвы? Она упивалась, насмехаясь над ними, пока шла по мосту; ей это было необходимо, потому что с каждым шагом голова у нее все сильнее кружилась от паники, и то, почти невозможное, что она собиралась сделать, душило ее. Она ненавидела людей на Юлиан-сквер, но теперь ей страстно хотелось столкнуться с толпой и смешаться с ней. Ей казалось, будто ее выставили на всеобщее обозрение, как того мальчика на экране.

Она разозлилась на себя. Никто в особенности не обращал на нее внимания, и были все основания надеяться, что никто за ней не следит: в ее спаленке в квартале лупанариев не оставалось никаких следов умысла. Она не взяла с собой ничего, даже пальто, даже пригоршни монет, скупо выданных ей пару дней назад. Предполагалось, что это все ее деньги.

А о том, насколько сложно то, что она задумала, и об ужасающих последствиях вероятного провала — об этом и думать не надо. Ничто не могло изменить ее намерений.

Она не оглядывалась, пока не пересекла мост. Затем один раз обернулась — и увидела стальные кресты, выстроившиеся вдоль берега Темзы. Но распятых, вопреки ее ожиданиям, на них не было, что тоже являлось знаком уважения. Черные отражения крестов дрожали в воде под дождем.

Она вообразила белизну. Сначала белизна появилась в ее мозгу, как одинокое яркое пятнышко, и, растекаясь, обесцветило ее всю. И продолжала растекаться, пока не обесцветила все вокруг.

Теперь Уна шла вдоль железнодорожных путей, ведущих через Лондон на юг, в Дубрис. Она пересекла заброшенную парковку, с трудом пробралась сквозь дырявую металлическую изгородь и оказалась в зарослях крапивы и почерневшего златоцвета на пустой площадке под железнодорожным виадуком. Но она не остановилась и, пригнувшись, стала красться дальше под поникшими стеблями златоцвета, целеустремленно прокладывая себе путь к тому месту, где корни растений почти развалили кирпичную кладку. Она старательно изгоняла из своих мыслей иррациональную уверенность в том, что вещи, которую она ищет, на прежнем месте уже нет.

Но вещь была на месте. Уна медленно вытащила ее: это был пыльный пластиковый сверток, сложенный пополам и несколько раз перевязанный с параноидальной тщательностью. Уна внезапно осела на землю, едва касаясь свертка нежными, недоверчивыми пальцами. Она обессилела от облегчения и даже более чем облегчения — внезапного приступа счастья. Это было нелепо, поскольку она еще почти ничего не успела сделать, и все же дела шли лучше, чем она могла надеяться. Это был едва ли не последний из ее тайников. С тех пор как она стала искать способы разжиться собственными деньгами, она поняла, что гораздо меньше шансов потерять все, если она разделит свои сокровища между разбросанными по всему городу тайничками. Все утро Уна обходила эти места: ямки, которые она вырыла под скамьей возле статуи Адриана в Пауллин-парке и в заброшенном дворе реликтовой борцовской школы; за треснувшими черепицами обезлюдевших бань. Ее удивило, что ни одну из ее заначек никто не тронул. На самом деле они были спрятаны так тщательно и в местах, выбранных с такой маниакальной осторожностью, что единственным рискованным моментом было то, что кто-нибудь увидит, как она прячет деньги, но Уна была абсолютно уверена, что никто ничего не видел.