Владислав Савин: Красный тайфун (litres)

– Матч можешь досмотреть, – сказала Лазарева, – зрелище века! Ну а как закончится, у левого выхода стоит машина, темно-синий «Мерседес», номер 19–53 – и ты без выкрутасов, сам сядешь в нее. Не захочешь, твое право. Вот только и мы тогда ничем не будем тебе обязаны – без обид, Валя, ты сам судьбу выбрал. За Женеву тебя и без нашего участия достанут, а ведь и по прошлым твоим делам есть те, кто очень жаждут с тобой поквитаться, если мы и им информацию передадим, охота начнется, долго пробегаешь? А мы этого не хотим, в память прежних твоих заслуг, – но тебе решать!

Меня что, в агенты вербуют? Между агентом и сотрудником разница принципиальная. Сотрудник, он на казенной зарплате, и по приказу от сих до сих, но он «свой», за него вступятся, его вытаскивать будут, а если не выйдет, отомстят. Ну а агент, он разово за миссию может денег получить, сколько сотрудник за всю карьеру не заработает – и сам себе хозяин. Зато все его проблемы – только его проблемы.

– Как сказал Господь, делиться надо, – сказал Смоленцев, – у тебя ведь на заказчиков есть, знаем, страховка твоя. Убойная информация на такие фигуры, которая нам очень интересна. И тебе же выгодней, коль им станет не до тебя. А в дальнейшем – будем посмотреть. Одно обещаю твердо – «билетов в один конец», под однозначное списание, тебе не дадут. Хотя работа предстоит ювелирная. Ведь тех, кто входит в Бильдербергский клуб, не убивают – если только… Вот и думай, Валя, что нам предстоит!

Договаривал бы – «если только заказчик не другой член клуба». СССР решил среди «бильдербержцев» смуту посеять, если они решат, что кто-то из них ссучился и решил стать равнее прочих? Вот только какой уровень дымовой завесы должен быть? Хорошо хоть что мне при таком раскладе не грозит ни пуля снайпера, ни бомба в автомобиле – акулам капитализма я буду нужен живым, как свидетель. Ну а после – труп, и все стрелки на него… или еще на кого-то успеют перекинуть? Остается лишь поверить, что Юрка слово сдержит, все же не было за ним гнили – и труп в конце будет не мой. И какая стерва весь этот план придумала, как у Сунь-Цзы, использовать выгоднее, чем уничтожить? Наверное, вот эта, что справа от меня сидит!

– Прости, Валь, но ничего личного, – сказала Лазарева, – ну не написать в отчете, «поговорили, простили и отпустили, – потому что хороший человек». Только под вербовку, оперативный интерес – или никак. Вопросы?

– Только один: мое возвращение предусмотрено? – говорю я. – Сентиментален я, хочется напоследок под родные березки лечь.

– Твой бронзовый бюст в Москве так и стоит, – сказал Брюс, – как положено дважды Герою. Вот только датой смерти выбито год пятьдесят восьмой, когда ты ушел. Но вполне может еще вернуться домой Валентин Кунцевич, на покое рассказывать детишкам в школе, как воевал, а про последующее намекать, что был на нелегальной работе. Вот только мемуаров писать тебе очень не советую. Еще вопросы?

Я пожал плечами – вроде все ясно. Теоретически могу я броситься к америкосам, в обмен на информацию о будущем, о мире «Рассвета», простят мне и члена Бильдербергского клуба, и пяток столпов общества, и голов тридцать всяких там мафиози – простят, может быть! И сидеть мне под неусыпным контролем – нет уж, спасибо. Да и не настолько я сволочь, чтобы своих предавать. Но значит, и это они просчитали? И наград не лишили – одна Звезда за уран для советского «манхеттена», вторая, когда Гитлера живьем притащили, – но выходит, все же не считали меня предателем бесповоротно?

– Пока, – сказала Лазарева, – эх, Валя! И чего тебе не хватало?

Она опустила вуаль, поднялась, подобрала полы плаща и стала пробираться между рядов. Любопытно, эта мода на летящие накидки-паруса не намеренно ли поддерживается, чтобы «стерв» среди толпы нельзя было узнать? Что-то слишком часто в советских фильмах этой реальности положительные героини – в таких плащах и пальто! А удобно – фигуру скрывает не хуже, чем в «Белом солнце пустыни», и руки видно плохо, и от лица внимание отвлекает большим ярким пятном, запоминается «женщина в алой, желтой, синей накидке», а сбросить ее можно мгновенно и затеряться в толпе… да и реальные (не киношные) ниндзи в жизни носили свободные балахоны, а не обтягивающие черные комбезы. Смотрю, как Лазарева по проходу поднимается, к правительственной трибуне, почти бежит, не обернулась ни разу, как на свидание спешит, шляпу придерживая – ветер наверху, и чем выше, тем сильней, плащ наддул, треплет, вот стянет сейчас и унесет в небо, как когда-то на Ленинских горах… а фигурка у нашей Анечки осталась как в двадцать лет, стройной, и все та же привычка к платьям с узкой талией и юбкой-парашютом – наверное, и сейчас у Смоленцева тренируется, как тринадцать лет назад? Ну вот, скрылась в ВИП-секторе – наверное, ждет ее там наш отец-адмирал, сиречь адмирал Флота Лазарев Михаил Петрович, – вот любопытно, что она ему сказала, «дорогой, я тут сбегаю, с дезертиром и предателем поговорю, это ненадолго»? Завидую белой завистью – такую женщину себе нашел, неужели она и сейчас наедине перед ним расстилается, «мой Адмирал, мой повелитель»? Знаю, что Владислав, сын первый, уже капитан третьего ранга, в двадцать шесть лет, ну флот у нас, в отличие от армии, всегда на переднем крае, и в мирное время. Второй сын, Илья, в Бауманке отучился, а вот дочка Ольга уже «стервочкины» замашки проявляет, неужели по стопам мамы пойдет? Опасное это дело – знаю, что покушались на нашу «адмиральшу» уже дважды, один раз до госпиталя, едва ли не до реанимации дошло! Хотя видел, как за ней двое шли – парень спортивного вида и черноволосая девушка в синей накидке, наверное, ее персональная охрана, раз Смоленцев не беспокоится. Что же – многие лета ей, искренне желаю. И счастья со своим Адмиралом.