Владислав Конюшевский: Длинные версты [litres]

– Хорошо. А как вы будете останавливать бегущих в панике бойцов?

– Сознательный боец не поддается панике!

Пипец… а пони какают радугой. Мля, теперь я понимаю, почему у Жилина глаз начал дергаться. Это же уму непостижимо! Как? Как вот эти долбоклюи вообще умудрились Гражданскую войну выиграть? Восемнадцатый, сука, год во дворе, а у них в мозгах сплошные завихрения. Хотя, с другой стороны, нормальных людей все-таки больше, и эту «военную оппозицию» получается держать в рамках. Но вот сколько они офицерских судеб искалечили за время своего существования? Сдерживая поднимающуюся ярость, спросил:

– А сколько вас всего из столицы приехало?

Баба, почуяв неладное, осторожно ответила:

– Товарищ Каменский направил в батальон морской пехоты только нашу группу. Но к чему этот вопрос?

Фух, аж от сердца отлегло. Значит, больше никто не успеет напакостить. Они там у себя привыкли дискутировать, но есть вещи, в которых дискуссии недопустимы. И армейская дисциплина относится к ним в полной мере. Так что, поднявшись и окинув взглядом посетителей, спокойно предложил:

– Ну что, граждане. Поговорили, а теперь пройдемся.

Роза удивилась:

– Куда?

– Как куда? Через двадцать минут начнется заседание военного трибунала батальона. Будет суд над организованной контрреволюционной группой, которая проникла в расположение нашей части с целью разложения личного состава, лишения боеготовности самого результативного подразделения Красной Армии… – В этот момент один из кожаных рванул клапан кобуры, но получив стеклянной пепельницей в лоб, упал вместе со стулом, а я закончил: – И покушение на его командира.

«Донна Роза», растерянно взглянув на павшего товарища, тут же начала орать. Правда, за револьверы ни она, ни второй «москвич» уже не хватались. А я, передав «проверяющих» охране, выйдя из канцелярии, двинул к Григоращенко, где уже собрались он и несколько краскомов, являющихся по совместительству и составом трибунала.

Народ был в совершеннейших непонятках по поводу сбора. А увидев скрипящего зубами Чура, вообще охренел. Ну, пришлось доводить до мужиков причины такого состояния. Матвей Игнатьевич, услышав мою интерпретацию разговора и общих побуждений приехавших варягов, лишь крякнул:

– От ведь как оно обернулось. Какие зловреды… Хм… А ведь еще месяца четыре назад мы бы их в чем-то поддержали… Сами почти такими же были. Вы, Чур Пеленович, хоть нашу первую встречу вспомните…

Я ухмыльнулся:

– А теперь?

Григоращенко вздохнул:

– Оно и козе понятно – ошибаются товарищи. Смертельно опасно ошибаются. Ведь будь по-ихнему, они и людей положат, и все наши революционные достижения просрут. Надо с ними поговорить, твердо указав на ошибки.

Криво оскалившись, я пояснил:

– С ними и Ленин разговаривал. И Жилин. И прочие люди из правительства. Я, вот, намедни поговорил. Как о стенку горох. Вот и смотрите – эти «товарищи» своими действиями развалят все воинские части, до которых дотянутся. Похерят переговоры с Деникиным. Отвратят от нас всех грамотных офицеров. И получим мы в итоге – фронт с немцами, фронты с самыми разнообразными беляками и полное отсутствие понимания, что со всем этим делать, потому что войск у нас не будет. Будет просто толпа, наподобие той, что мы нашли в Крыму, когда только сюда прибыли.

Ломая спички, закурил, продолжив:

– И сам прикинь – крымскую вольницу мы за несколько дней распропагандировали так, что ребята сейчас успешно фронт держат. А этих ничто не берет. Вот я и делаю вывод, что словами их остановить не получится. А вреда они приносят – куда там немцам с Красновым! Это мы, люди опытные, можем их бреду противостоять. Но если вот такие Розы на фронт попадут? Он ведь просто рухнет! Поэтому выступаю за расстрел провокаторов!

Комитетчики от такого пассажа округлили глаза, но ответить никто не успел, так как наконец-то появился Лапин. Он решил свои вопросы в городе и теперь, ввалившись к нам, обвел собрание очумелыми глазами:

– Чур, там под конвоем Роза Зильберт с товарищами стоит! Бойцы сказали, что арестовали их по твоему приказу! Тут, наверное, какая-то ошибка? Я ведь ее лично знаю. Это же старая большевичка!

Жестом остановив возбужденного Кузьму, я предложил ему присесть и вывалил все свои мысли по поводу «старой большевички» со товарищи. Просто перечислил все их хотелки и дал свои выводы с прогнозом на будущее. Комиссар от всего происходящего, мягко говоря, охренел. Потом тоже попытался влезть со своим «надо поговорить». На что я, открыв дверь, крикнул в коридор: «Заводите арестованных», и, обращаясь к трибуналу, громко подытожил: