Вадим Шарапов: Командир Особого взвода

Черные альвы гнали нас в свое логово, как скот.

Я встретился взглядом с Кузьмичом. Он был самым старшим во взводе. Самым опытным, самым рассудительным и никогда не унывавшим. Даже в отступлении, которое складывалось в недели и месяцы, даже тогда, когда мы попали в окружение и выбирались болотами, рискуя нарваться на облавные отряды немцев. Тогда старый вояка держался лучше всех, делился с нами махрой и подбадривал ядреными шутками. "Вот выберемся, хлопцы – первый на бабу заберусь, и ну над ней трудиться!"

Сейчас в глазах Кузьмича я увидел только ужас. Точнее, в одном глазу. Второй был выбит, липкая кровянистая дорожка тянулась из пустой глазницы по щеке.

– Все, Вовка. Отвоевались! – выдохнул он быстрым шепотом. – Хана нам…

– Почему? – спросил я, чувствуя, как мокнет ледяным смертным потом гимнастерка на спине. – Ты что, Кузьмич? Прорвемся!

– Не… От этих не сбежать. И назад не смотри. Не смотри!

Но я уже оглянулся.

Там резали нашего взводного. А он мычал, давился кровью, пытался выкрутиться из рук черных. Только потом я понял, что сначала ему отрезали язык – а сейчас не мог оторвать взгляда от равнодушных темных лиц. Двое придавили Сашку к земле, а третий наклонился над широкой, волнами мускулов ходящей спиной, располосовал грязную гимнастерку. Потом всадил лезвие узкого и длинного кинжала под правую лопатку.

Хруст ребер словно бы что-то внутри меня надорвал, и я перегнулся пополам, выташнивая под ноги желчь. Белый как известка Кузьмич ухватил меня под мышки, бормоча:

– Тока не падай, Вовка, не падай… Нельзя падать…

А я слышал хруст и бульканье там, сзади и знал, что вот сейчас, в эту секунду, черные альвы делают "орла крови", выворачивают Куренному ребра и вынимают опавшие, дергающиеся легкие, чтоб разложить их, как крылья.

И я даже не мог заткнуть уши.

Наверно, дальше я все-таки шел сам, потому что остался жив. Но путь вглубь леса мне не запомнился, а очухался я только тогда, когда меня окатили холодной водой. Захлебнулся, закашлялся и открыл глаза.

Мы были в лагере черных.

А дальше осталась только – кровь, кровь, кровь…

– Все помню, – хмуро ответил я. Альв, повинуясь кивку старшины, таким же мгновенным движением выдернул иглу из моей шеи, и онемевший позвоночник с явственным скрипом наконец-то обрел подвижность. Боль не возвращалась. Я затянулся папиросой и поднял глаза на Нефедова.

– Долго они что-то, – непонятно сказал тот, снова глядя на часы.

– Кто?

– Кто надо. Группа зачистки. А! Легки на помине…

Во двор влетела "полуторка", завывая мотором и страдальчески дребезжа всеми своими фанерными частями. Из кузова попрыгали люди. Рослые, плечистые как на подбор, в одинаковых черных комбинезонах без знаков различия, но при этом – все какие-то разные. Рассыпались по двору, привычно и умело осматривая каждый уголок. Недоумение мое росло.

– Что ищете, старшина?

– Кольку твоего. Винтореза ищем.

Несмотря на то, что улыбаться было больно, я рассмеялся.

– А вон там кто лежит тогда? Привидение? – махнул рукой в сторону альва, который коротко покосился на меня и снова уставился в спину лежащему бандиту.

– Там? – Нефедов глядел на меня и, похоже, думал о чем-то. – Ну пойдем, покажу тебе, кто там лежит.

Он подошел к Винторезу, я – шипя от боли поплелся за ним. Дышалось отчего-то с трудом, но в целом, нормально, бывало и хуже.

– Ласс, р"тисслар са, [17]– коротко приказал старшина, и альв, не переспрашивая, вынул еще одну иглу и всадил Кольке за ухо на всю длину. Меня передернуло, а он без усилия перевернул связанного на спину.

Я обомлел. Лицо Кольки-Винтореза отваливалось кусками. Кожа вспучивалась, ходила желваками, трескалась, а из-под нее… Во все стороны из-под этой треснувшей кожи топырились короткие шипы, точно у рассерженного ежа. На кончиках некоторых из них ворочались маленькие глаза, разглядывавшие нас с голодной тупой злобой. Существо дергалось, но не могло пошевелиться – видно, Ласс хорошо знал свое дело.

– Ч.. ч-то это? – я сам не узнал своего голоса, который задребезжал и сорвался петушиным выкриком.

– Мангыс, – спокойно сказал за моей спиной Нефедов и чиркнул спичкой, – я же говорю – везучий ты, лейтенант.

– Он что… съел его?

– Взял. Но не целиком. А то, что осталось, сейчас мои ищут. Потому и не повезло твоему другу, ты уж извини. Мангыс ему мог и пальцем горло перерезать, да под руку ножик из американского сухпайка попался. А потом он за тебя взялся.