Алексей Мартынов: Близкое поселение

Незаметно за разговором в крыле на подоконниках появились ещё студенты, сейчас их было трое, и каждый занимался своим делом — один писал, два других читали. Было тихо: из-за дверей классов ничего не было слышно, если только не кричать. Между стенами медленно ходило эхо наших разговоров, но вряд ли их кто-то слушал. Я видел, как снег за окном перестал падать, когда в очередной раз уходил от прямого взгляда.

— И что же ты знаешь? — хмуро спросил я.

— Не более того, что ты мне сам сказал. Скажем, что в седьмом классе ты ходил лысым, был освобождён от физкультуры и учился на дому. А ещё, что при слишком долгой работе на компьютере, особенно при общении с народом тебя пробивает на откровенность.

На этаж взошёл учитель с кожаной папкой в правой руке.

— Вы из моего класса? — спросил он недоверчиво, вглядываясь в лица, но ответом была тишина. — Почему не на уроке?

Он ждал ответа долго, секунд тридцать, но его не последовало. В коридоре царила тишина, разбавляемая его тяжёлыми вздохами — он злился, и с каждой секундой всё сильнее. Его лицо медленно покрывалось красными пятнами, папка в руке стала отчётливо дрожать, он с трудом себя сдерживал. А мы стояли молча, не шевелясь и не волнуясь. Я поглядывал, переводя медленно взор, то на него, то на неё; она стояла спокойно, даже не обернувшись на его приход, а мне просто не хотелось реагировать.

Наконец она схватила меня за руку и потащила в другое крыло, подальше от учителя, и поближе к лестнице. Я не сопротивлялся, двигаясь в ногу и стараясь не отставать. Где-то внутри чувство страха сменялось злостью, но эта злость не была привязана к чему-либо, пока она была чистой злобой. Спускаясь вместе с ней по лестнице, мне хотелось ударить по стене так сильно, чтобы либо она треснула, либо моя рука превратилась в кровавое костяное месиво.

Мы прошли мимо сортиров на первом этаже, мимо решёток раздевалочных, мимо всегда бдящего охранника через запасную дверь наружу под самолёт. Здесь всё пространство, не занимаемое полями для занятий спортом и асфальтированными дорожками, было усажено лиственными деревьями, давно опавшими сейчас. Нас обычно каждую весну и осень заставляли убирать территорию от веток, листьев и прочего хлама, вооружившись граблями, мётлами, лопатами и тележками, коих было много в подвалах школы.

Сюда, во внутренний двор не выходило ни одного окна классов — все окна принадлежали коридорам, поэтому нас вряд ли сейчас кто-нибудь видел. Ну, может несколько учеников, но им, скорее всего, было не интересно — чисто чтобы убить время.

Сейчас было самое утро, никто и никогда не занимался физкультурой сразу с утра, поэтому на площадках для игры не было никого. Вдали за оградой виднелся пруд, вокруг коего обычно бегали марш-броски до трёх километров, ибо дорожка, его окружавшая, была длинной километр. Сейчас на ней прогуливались ещё не ушедшие на работу дяденьки с собаками, подавляющее большинство которых было овчарками. Они смешивались с молодыми мамами с колясками и сумками наперевес. Все они укутывались в массивные меховые шубы, либо в шарообразные пуховые куртки, стараясь спрятаться от возможного холода, хотя и была оттепель.

Я начал немного зябнуть — разогревшись в хорошо отапливаемом классе, а теперь стоя на пусть и небольшом, но всё же морозе, конечности начали отмерзать потихоньку. По ней же не было видно, что ей холодно — спортивные штаны и такая же лёгкая курточка вяло меняли свои формы под действием ветра.

И она снова заговорила. Только теперь в её голосе чувствовались нотки раздражения и волнения, как у охотника, поджидающего в кустах с ружьём в руках свою добычу. Я тогда подумал, странно, что ни на самой дорожке вокруг пруда, ни около неё никогда не было собачьего дерьма. Я сам видел, как каждое утро там убирались, и убирались чисто, но вечером, когда последние хозяева уводили своих питомцев по домам, там было чисто.

С тех пор, как мы вышли на улицу, меня не покидало ощущение, которое возникает, когда поутру выходишь из дома, проходишь половину пути, и тут чувствуешь, что забыл что-то важное, а времени возвращаться нет. К тому же звук отбойного молотка, доносившийся с ближней стройки, начал неприятно давить. Каждый удар отдавался грохотом, прокатываясь через меня, как дельфин плывёт сквозь толщу солёной морской воды. Её лицо мрачнело с каждой минутой, а глаза начали бегать. Снова начался мелкий снег.

На очередном ударе отбойного молотка меня вдруг подбросило вверх и назад, как во время землетрясения. Почва стала уходить из под ног, всё затряслось и заелозило, деревья вместе с моей неожиданной собеседницей поползли вниз, а перед глазами оказалось солнце. Меня перекосило и чуть не повалило, но я смог удержаться на ногах.