Дважды в году – в июне и в августе – на рейде острова замирало узкое жемчужное тело русского ракетного крейсера «Паллада», на флагштоке которого, рядом с Андреевским флагом, развевался императорский штандарт – малиновое клиновидное знамя с золотым соколом. Император – это правильно. Конечно, называется он как-то не так, — да разве в названии дело? Дело в сути. Как Сталин умер в сорок шестом, так и пошло. Император. С заглавной буквы. А название… Час спустя к пристани швартовался катер с крейсера, и целая ватага ребятни с визгом кидалась на шею хозяевам. Племянники, вроде. Гостили всё лето. Сыновья тоже приезжали – на день, на два. Служба: оба – флотские, один – уже офицер, второй – гардемарин ещё. За ними тоже в своё время приходила «Паллада». Однажды став свидетелем того, как тянутся в струнку и жрут их глазами матросы и вахтенный офицер – и мальчиков, и женщину, — Хеймолайнен очень, очень удивился, но виду не подал. Сыновей всегда провожала мать – смотритель прощался с ними дома. Хеймолайнен их помнил хорошо – уважительные ребятишки, спокойные, ясноглазые такие. Высокие, как отец, а лицами – больше на мать похожи.
Оставаясь одни, смотритель с женой частенько выходили на берег и подолгу стояли, обнявшись, — смотрели закат. Закаты тут – никакого кино не надо. Но скучать им, в общем, не приходилось: маяк, автоматический и давно утративший своё прежнее значение для судоходства – теперь все, и торговые, и рыболовные суда, и военные корабли, имели штатным оборудованием чуткие радары – тем, не менее, требовал постоянного внимания. Надо же, иногда подумывал Хеймолайнен. Смотритель маяка. Глядя на ослепительно белую, всегда свежую, словно накрахмаленную, похожую на свечу и на русскую церковь одновременно, башню, прислонившийся к ней приземистый, просторный, из пёстрых песчаниковых глыб, дом на зелёном высоком холме и узкую, выложенную таким же песчаником, дорогу от пристани, Хеймолайнен ёжился, вспоминая пронзительный, будто прожектор, просвечивающий душу насквозь, беспощадный взгляд серебряных глаз этого человека.
Иногда на острове бывали гости. Хеймолайнен знал об этом, потому что раза три заставал их здесь. Дважды это была русская яхта, прекрасная, как мечта, тоже под Андреевским флагом и императорским штандартом. Кто были пассажиры той яхты, что делали, сходили ли на берег – Хеймолайнен не знал, и узнать не стремился. Суровая жизнь на Балтике не располагает к лишним вопросам. Другим гостем был британский четырёхмачтовый парусник – плавучая школа гардемаринов Королевского Гранд Флита. В порту Висбю, к которому был приписан буксир Хеймолайнена, шептались, что парусник направился после в Стокгольм, с официальным визитом, и на борту находился сам британский король. Хеймолайнен не удивлялся – а чему тут удивляться? После этой проклятой войны, что забрала у Хеймолайнена и его Лемпи единственного сына, уже ничему удивиться невозможно. Болтали, будто какие-то местные рыбаки на траверзе острова едва не расплющили свою скорлупку о броню японского линкора, семидесятидвухтысячетонного «Ямато», сердито загудевшего в тумане так, что у бедняг душа ухнула в пятки. Шептались: вроде бы видели на горизонте легенду Атлантики – «Серебряную Звезду», восьмой раз подряд забирающую себе «Голубую ленту» и принадлежащую жене какого-то американского сверхбогача, фамилию которого Хеймолайнен не расслышал. Поговаривали, будто встречали в этих местах итальянский супертяжёлый крейсер «Витторио Венето» и даже бывший японский авианосец «Тайхо» – «Самсон Назорей», теперь ходивший под израильским флагом. Эти-то что тут позабыли?!
Про самого смотрителя маяка на Ренрике тоже болтали всякое, чаще всего такое, что у Хеймолайнена просто уши вяли: то ли он – русский маршал, ушедший из-за каких-то интриг в добровольное изгнание после войны, то ли – старший брат императора, добровольно уступивший младшему престол из-за любви к простой, незнатной женщине… Да, жена его – и вправду редкая красавица, ради такой и престол уступить не зазорно. Вот только – простая?
Она, говорят, пела когда-то. Так пела… Если это и вправду она, — была у Хеймолайнена пластинка с русскими военными песнями, ну, теми самыми, — «Вставай, страна огромная», «Прощание славянки», «Жди меня» – понятно всё. Вообще всё понятно. Если солдату такие вот песни петь – таким голосом… Дураки немцы. Как есть, дураки. Разве можно воевать с народом, которому такие песни – такими голосами – такие женщины поют?! Хеймолайнен редко эту пластинку слушал. Часто слушать такое нельзя. Даже с пластинки. Плакал всегда Хеймолайнен – злился на себя, а поделать не мог ничего. Плакал – и всё. Хоть и не его это война была, вообще не его, а всё-таки… И Лемпи плакала – хоть и по-русски понимала не слишком хорошо. Да нужны ли слова, когда – такой голос?! Правильно, что русские победили. И правильно, и по праву. И не в том дело, что они за эту войну страшную цену заплатили – немцам, вон, поболе досталось. Правильно – что русские. До многих это не сразу, ох, как не сразу, дошло. А кое до кого – не дошло и по сию пору. Но Хеймолайнен-то – он понимает.
Читать дальше