Александр Владимиров: Таинственный монах

За спиной раздался шорох. Девушка побледнела и побежала. Ермилов вовремя развернулся. Худощавый насильник поднялся. Вытер выступившую на лице кровь рукавом. Подправил френч и направился на неожиданного возникшего героя.

— Су… — проворчал он, поглаживая коротко стриженые усики.

Игорь встал в боксерскую позицию и, дождавшись, когда тот приблизится, нанес удар. Насильник отлетел и вновь ударился об уже облюбованное дерево.

— Козел, — выругался Игорь.

Хотел было уже идти, девица слава богу, уже убежала, но передумал. Неожиданно стало интересно, кого это он так отоварил. Рожа Игорю показалась до боли знакомая, словно видел ее. Подошел, присел и стал обыскивать карманы. В одном обнаружил бумагу мелко исписанную.

— Экая шишка, — проговорил Ермилов. — Член коллегии народного комиссариата внешней торговли.

Неожиданно Игорь побледнел. Присел и пощупал пульс.

— Жить будет, — выругался, — сволочь.

Бумагу тут же швырнул рядом с раненым и быстро-быстро заспешил прочь.

Отдышался, уже у дома. У стены остановился и прислонился. Достал из кармана пиджака папироску. Закурил. Руки дрожали. Ермилов, по крайней мере, он должен покинуть это место, уйти куда-нибудь. Игорь узнал этого человека. Им был Генрих Григорьевич Ягода. Персонаж, внесший огромный след от своего сапога в историю России. Убей такого, пусть и в пьяной драке и все пойдет по-другому. Все!

Кинув окурок на землю, поднялся в квартиру. Дора сразу поняла, что случилось что-то неординарное. Она посмотрела на Игоря.

— Нам нужно уезжать?

— Нет. Только мне.

Девушка опустилась на табурет, стоявший в коридоре. Хотела спросить, что случилось, но сдержалась. На глазах выступили слезы.

— Я должен Фейга, должен.

Он впервые за время их знакомства назвал ее этим именем. До этого все Дора да Дора. Девушка даже вздрогнула.

— Уеду в монастырь. Скроюсь. — Сам обмолвился, причем сделал это умышленно, — Я чуть не убил человека.

Каплан хотела было сказать, что он и так стрелял в Ленина, но Игорь поднес палец ко рту:

— Тссс…

Девушка поняла. О том, что они оба участвовали в покушении на вождя знать никто не должен. Нельзя обмолвиться даже словом.

Между тем Игорь метался по комнатам. Собирал свои вещи.

— В монастырь? — Вдруг спросила девушка. — В какой?

— Не знаю. Да и тебе знать пока не нужно. Если, все будет нормально… сообщу.

На глазах Доры проступили слезы.

— Не надо. — Молвил он и поцеловал ее в губы. — Не надо.

Ермилов закинул за плечи вещевой мешок и вышел из квартиры.

На улице он остановился. Как и тогда, два года назад, взглянул на окна. Фанни Каплан стояла у окна и смотрела на улицу.

"Интересно, а с ее плохим зрением, она меня видит?" — Подумал Игорек, и помахал ей рукой.

Пел офицер, играя на гитаре. Ермилов в рясе с серебряным крестом на груди, сидел напротив него. В руке была кружка с пивом. На глаза невольно проступили слезы. На то были две причины. Первая — песню эту Игорь частенько крутил на mp3-плейере, и сейчас она нагоняла тоскливые мысли. Причина вторая, неожиданно подумалось — что никто никогда не узнает, в какой эпохе он умрет. Если бы в будущем было известно, то его, скорее всего, вытащили. Сейчас же, находясь в прошлом третий год, надежд на спасение уже не осталось.

Офицер замолчал, положил гитару на стол. Потянулся к бутылке и откупорил пробку. Наполнил огненной жидкостью бокал и одним глотком осушил. Взглянул на Ермилова и произнес, с грустью в голосе:

— А может с нами? За границу! А, батюшка?

— Увы, — проговорил Игорь, — здесь моя родина, и здесь мне суждено умереть.

— Я тоже хотел бы умереть на родине, — вздохнул офицер, — но этого не будет, пока по ней ходят большевики. Того Отечества, которое когда-то у меня было, теперь уже нет.

Ермилов понимал, что в его случае бегство в Европу или даже в Америку — это не выход. Повлиять на историю он может в любом месте. Даже здесь. Вот только в этом месте вероятность намного меньше.