Шон Мерфи: Время новой погоды

– Как ты это сделала? – спросил Бадди, когда наконец снова обрел дар речи. – Как ты смогла проехать весь этот путь в темноте?

– Это ужасно странно, – пожала плечами Ронда. – Получилось так, будто я помню каждый поворот на этой дороге и могу точно следовать всем ее изгибам. Так, будто я обрела память будущего.

– Но мы никогда раньше не ездили по этой дороге.

– Нет, ездили, – возразила Ронда. – Поток времени течет в обоих направлениях.

Бадди не мог себе этого представить воочию, но почему-то понял, что это правда.

– Ты должен отыскать ключи к замку времени, – так уже говорил ему шаман в его снах.

А Бадди всегда особенно хорошо удавалось отыскивать потерянные ключи.

В конце концов они больше уже не могли разобрать, спят они и видят сны или бодрствуют. В джунглях, которые кто-то назвал сердцем тьмы, Бадди и Ронда попали в зону, где время совершенно слетело с катушек. Здесь они увидели тени людей, которые только должны были родиться: эти духи обнаружили, что возможность держаться момента времени ДО рождения – это более надежный способ избежать смертной участи, чем традиционный способ всех привидений, которые стремятся держаться лишь за жизнь ПОСЛЕ смерти.

– Бадди, – сказала Ронда, – мне кажется, мы едем в обратном направлении. Мне кажется, мы идем против течения времени в неправильную сторону.

И так оно и было. Сначала они попали в предыдущий вторник, потом пережили въезд в джунгли, потом – великую пустыню, потом переезд через границу, а потом – сбор в Байю. Затем они вернулись к своей первой встрече у Большого Каньона, потом…

Ронда взглянула на Бадди:

– Мы с вами раньше встречались?

– Вы кажетесь мне знакомой, – ответил Бадди. – Вероятно, мы встречались…

И тут с мощным хлопком, словно лопнула шина, снова оборвалась связь между их душами, и Бадди еще раз, как в юности, ощутил то болезненное чувство пустоты, открытой раны, какое жило в нем с самого детства.

Однако время уже снова утрачивало стабильность.

– Мы ведь уже прожили эту минуту? – спросил Бадди.

– Эту минуту? – переспросила Ронда. – Очнись, дружочек, сейчас уже вчера. Но мы в нем не сможем задержаться. Время опять катится дальше. Я это чувствую.

– Ох, как мне хочется, – сказал Бадди, – чтобы мы могли… посоветоваться по этим проблемам. Все это становится слишком… слишком выбивает из колеи.

– И кого бы ты предложил?

Вполне вероятно, что они оба спали и просто видели одинаковые сны или попали под гипнотическое воздействие каких-нибудь ароматных лесных цветов, только вдруг Бадди увидел, как перед их глазами из расплывчатой тьмы стала материализоваться некая фигура. Она казалась знакомой. На миг Бадди подумалось, что это кто-то из Лысых Пантер, отставших от каравана. Может, они с Рондой наконец-то нашли остальных? Но фигура продолжала затвердевать по краям, и вскоре у Бадди уже не могло быть сомнений о том, кто это: Альберт Эйнштейн – волосы, как у безумца, трубка и все такое прочее… Эйнштейн сидел на поваленном стволе в джунглях, будто тут он был на своем месте. Он испытующе смотрел на Бадди и Ронду.

– Кто-то здесь просил совета?

Бадди и Ронда сообщили ему о том, что произошло за годы со времени его последнего контакта с людьми – по крайней мере еще в живой, дышащей его ипостаси. И конечно, сообщили ему о тех проблемах, которые породило в современном мире развитие техники и технологии.

– Я очень сожалею, – сказал Бадди, – что вам так и не удалось развить вашу единую теорию поля. Может, она бы помогла.

– Ну, – сказал Альберт, – мне все-таки удалось добиться некоторого успеха с тех пор, как меня не стало. Смерть, знаете ли, дает кое-какие преимущества. Например, гораздо меньше отвлекаешься. И телефон никогда не звонит.

– Какого успеха? – спросила Ронда.

– Ну, – сказал Альберт, – например, в вопросе об измерениях. Теперь я осознал, что существуют не только обычные три пространственных измерения плюс время. Кроме них есть еще свет, сознание, музыка, боль и одержимость. – Он посчитал на пальцах. – Итого, ну-ка, посмотрим – девять.

– Девять измерений?! – спросила Ронда. – Я едва справляюсь с обычными четырьмя!

Бадди был в замешательстве.

– Одержимость? – спросил он. – Боль? Почему это – измерения?

– Потому, – ответил Альберт, – что мы должны пройти через них, чтобы попасть куда бы то ни было.

– А почему музыка? – спросила Ронда.

– Потому, что я ее люблю, – пожал плечами Альберт. Он посмотрел на них, затянулся пустой трубкой и взглянул на нее с легким отвращением. – После смерти уже не можешь курить, – сказал он. – Это один из ее недостатков. – Он вздохнул. – Ну что ж, полагаю, вы явились за советом. Можете теперь задавать вопросы. Какие угодно.