Мартынов Алексей: Близкое поселение

Кто-то ходит по лезвиям бритвы, кто-то глотает шпаги, но они все далеки от реальной близости края, за которым нет ничего – они смотрят на заточенные лезвия ножей и не видят ничего, кроме них. И как бы они не старались, но дальше они не смогут заглянуть, при таком способе это почти невозможно.

От нормы до безумия один крошечный шаг, мыльная граница из тонкостенных радужных пузырьков, обладающих приторным запахом и немного сладковатым вкусом. И именно эту непрочную границу можно пройти, остановившись около неё и аккуратно раздвинув её руками. Но, смотрите, как бы не сделать лишнего движения, а то она лопнет в мгновение ока и реальность изменится. Всё останется таким же, как и было раньше – смена времён года, фонарные столбы, горящие весь день и выключающиеся на ночь, но всё же мир радикально изменится.

Вы слышали голоса сирен, поющих серенады смерти? А я слышал. Слышал их голоса, их трели. Я был там, в этом мире, куда не ходят обычные. Там стены разукрашены мраморным орнаментом, а лестница поднимается в облака, доставляя в роскошные верхние залы. А оттуда можно увидеть мир, лежащий у ног, на самом полу – как закрываются огромные розовые ворота, как неведомая машина заставляет воду в речке течь вверх по склону, как порхают крылатые свиньи.

Я зашёл за грань, и теперь стою, не зная куда деться. Боюсь обернуться назад: а вдруг преграды между тем и этим мирами больше нет?

За сим вышесказанным констатирую: я жив и пока ещё в своём сознании.

Я только что вернулся из института; довольно долгий и мучительный день был, новая тема, а потом контрольная задачка, которую решали всей группой целую пару. Всё это вымотало очень сильно, хотя я и затащил с собой кореша в магазин за аккумами, вроде как хоть не один – не скучно. После получаса езды на автобусе и метро я вышел на кривую до дома.

Вихляя задом как плядь подзаборная, дорога двоилась и троилась в самых неожиданных местах, где нормальный человек не мог бы пройти. Но хитрость этой дороги заключалась в задумчивой планировке положения домов, деревьев и прочего обихода пьяными конструкторами. Видимо так пошло испокон веков, что для того, чтобы сделать что-то из ряда вон выходящее, что-то гениальное, что, скорее всего, поймут только после твоей смерти, нужно быть слегонца под кайфом. А уж чем конкретно этот кайф вызван, историю не волнует. История всё прощает и очень мало помнит, только лишь ключевые моменты, да и их не всегда. История умирает, когда умирает тот, кто видел её своими собственными глазами, а потом, дальше уже не важно: историю додумают те, кому это надо.

Странные всё же вещи творятся здесь порой. Помойку поставили вдали от всех домов, оградив её большущими стволами деревьев, а сразу за деревьями чуть правее от ракушек выстроили детскую площадку – два полуразрушенных от времени и слегка подгоревших бревенчатых домика, которые имеют обыкновение раскрашивать каждое лето, заменяя этим капитальный ремонт. Недавно тут всё перерыли, прокладывая трубы сразу в двух перпендикулярных друг другу направлениях. Итак, детская площадка вот уже второй год представляется зоной боевых действий с вывороченным наружу чернозёмом.

Топая по лужам, стараясь при этом не запачкать красивые чёрные ботинки, слабо отдающие уксусом после летней консервации, следую мимо рядов ракушек, минуя очередную помойку, примыкающую к подстанции и автостоянке. Тут можно срезать по гипотенузе, но только там грязно всегда, хотя и тут есть детская площадка. Здесь же на отшибе площадки стоит большая собачья будка с очень злой собакой, охраняющей стоянку по ночам от воров и прочих.

Далее так же однообразно следуют ракушки, а также просто машины на обочинах и очередная детская площадка с помойкой, а далее дорога и снова признаки цивилизации. Набиваю на домофоне код B555, временный, который до сих пор не сменили, хотя уже почти месяц прошёл, а они всё никак доделать не могут. Поднимаюсь на лифте, читая попутно надписи на стенах. Странно, больше не пишут ничего, а как вспомнишь, что ещё год назад был такой ажиотаж – писали чёрными маркерами на стенах похабщину, в основном какие-то разборки между двумя корешами. Я любил подливать масла в огонь и перечёркивать это, они в ответ злились и с ещё большим усердием писали.

Вкручиваю ключ в замочную скважину, отсюда уже различая скромный писк собака из-за двери. Конечно, поздно пришёл, а ему уже пора на прогулку, хорошо хоть сегодня погода хорошая, не испачкаюсь. Открываю дверь и вижу собака своего, опять он бросается на меня, пытается лизать, сопит, похрюкивает от волнения и радости. Молча со слабой улыбкой надеваю на него шлейку, он брыкается и пытается играючи покусаться.