Александр Громов: Исландская карта. Русский аркан

— Выдумки! — бросил адмирал.

— В последнюю минуту он сознался во всем…

— Чепуха! У вас есть свидетели? Если и есть, никто им не поверит. Моя репутация безупречна. Попробуйте только пискнуть, и вам никто не подаст руки. Скажут: ретивый жандарм со товарищи стряпяет грязное дело, не гнушаясь самой подлой клеветой. Обнародуйте свои обвинения — и вашей карьере конец! Вы пришли не судить меня — вы пришли торговаться. Но что вы можете предъявить, кроме нелепых вымыслов? За вымыслы я не плачу. А теперь убирайтесь!

— Мальчишки, — задумчиво проговорил Лопухин.

— Что-о? — возопил шестидесятипятилетний адмирал.

— Мальчишки-гардемарины, — пояснил граф. — Двое. Они были убиты в бою с исландцами. Убиты в первом своем плавании, так и не узнав всей красоты этого мира. Один умер сразу, другой мучился. А еще матросы и морские пехотинцы с «Победослава». И почти вся команда героического «Чухонца». Они умерли, служа России так, как их учили понимать службу. Кто из них мог хоть на мгновение предположить, что морской министр понимает долг перед Отечеством иначе, чем они? Что он со спокойной совестью пожертвовал ими, как пешкой в игре? Нет, хуже того — он смахнул их, как пыль с шахматной доски…

— Ладно… — Грейгорович тяжело дышал. — Чего вы хотите? Я слушаю.

— Кроме того, вы ошибаетесь. — Лопухин, казалось, не слышал адмирала. — Моя миссия санкционирована лично государем императором, и он ждет от меня отчета. Таковой отчет уже послан, как послан и отчет генералу Сутгофу. Вы уже сделали свое дело. А я сделал свое.

— Накляузничали? — каркнул министр.

— Изложил подробности, не присовокупив выводов. Они не нужны. Тот, кто может сложить два и два, сделает их безо всякого труда. Разумеется, его величество желает России только добра, но также верно и то, что он любит беспутного старшего сына. Думаю, не ошибусь, если предреку, что вы попадете под негласное следствие. Догадайтесь сами, ваше высокопревосходительство, чем оно может для вас кончиться. Третье отделение умеет работать.

Мысли и чувства морского министра без труда читались на его лице. Шахматная партия. Или, вернее, маневрирование эскадр, осыпающих друг друга тяжелыми бомбами. Чья возьмет? И Лопухин видел, как по мере расчета вариантов ходов скорбно сдвигаются брови адмирала и твердеют скулы. Лучший морской тактик России не находил приемлемого варианта. Он мог уничтожить Лопухина, но себя спасти не мог. Позорная отставка… может быть, суд… Конечно, не по вопиюще скандальному делу о цесаревиче — этого не допустят, — а по какой-нибудь мелкой ерунде… скажем, найдут злоупотребления… А ведь найдут! Всегда можно найти. И громкая слава адмирала Грейгоровича увянет в болтовне присяжных поверенных, в шуршании полных сплетнями газет… А после всех вылитых на его седую голову помоев — царская милость в виде отставки, и даже с пенсией. Кому нужна пенсия, когда потерян смысл жизни?!

— Это вы прислали мне вчера самурайский меч? — спросил Грейгорович.

Лопухин ответил молчаливым поклоном.

— Для чего? Чтобы я по примеру японцев распорол себе живот? В своем ли вы уме?

— Кое-чему у японцев следовало бы поучиться, — ответил граф. — Но я подарил вам меч лишь для того, чтобы вы задумались. Неужели вам не о чем подумать?

— Чего вы хотите? — тусклым голосом повторил адмирал. — Моей головы?

Лопухин вновь взглянул ему прямо в глаза.

— Я не охотник за черепами. Благородство цели отчасти извиняет вас. Но лишь отчасти. Подайте в отставку с поста министра и члена Государственного Совета. Сами. Немедленно.

Адмирал грузно опустился в кресло. Казалось, он постарел лет на двадцать, и знаменитая раздвоенная борода выглядела сейчас не лихо, а жалко.

— Нет, — покачал он головой спустя минуту. — Сейчас — нет. Не могу. Я нужен в Петербурге… Собирался выехать немедленно по окончании торжеств… Вы не представляете, какая толпа сановной сволочи горой стоит за Михаила Константиновича, какая там камарилья… До подписания и, главное, обнародования Манифеста государя о назначении наследником Дмитрия Константиновича я не имею права ослабить своим уходом патриотическую партию, не могу скрыться в тень… Камарилья одолеет, и Михаил Константинович с ее помощью погубит Россию. Вы же патриот, граф! Поймите меня! Мне нужно время… один месяц… Потом уйду. Сам.

— Слово чести? — спросил Лопухин.

— Слово чести. И просите у меня что угодно! Дам все, что только в моих силах!

Лопухин ничем не выдал волнения. Но только теперь наступило время прыжка в неведомое.