Владислав Чупрасов: Холодные и мертвые (сборник рассказов)

— Я не разрешаю снимать в своем доме!

— Но у нас есть разрешение от вашего руководителя.

— Нет у меня руководителя!

— Но у нас есть разрешение. Перепалка приблизилась, видимо, переползла в комнату. Голоса окружили кокон, из которого Курт не был готов вылезать.

— Хм, он что, умер? — совсем близко раздался знакомый голос. — Я откину одеяло, а ты сними крупным планом. Курт отогнул одеяло и подарил полный ненависти взгляд Виктору, нависшему над ним.

— Ой, — сценарист отшатнулся и залился краской, — извините. Пытаясь скрыть смущение, он обернулся к Ойгену, протянул ему несколько листов бумаги, исписанных непонятным почерком.

— Это ваши слова, которые нужно будет зачитать. И напишите печатными буквами ваши имя и статус. Зря он это, ох зря. Бумаги полетели в лицо Виктору, Ойген прошел через всю комнату и скрылся в соседней, хлопнув дверью с такой силой, что Курт прищурился, надеясь увидеть трещину, бегущую по стене от косяка. Но трещина не бежала, а бывший одноклассник только что бросил его на растерзание киношникам.

— Виктор, послушай… Собравшись с силами, Курт привстал, поманил к себе рукой сценариста. Тот, округлив глаза, наклонился. Курт крепко ухватил парня за модный шарф.

— Если вы немедленно не свалите, я выгоню вас всех жить на мороз.

Я не шучу. Виктор осторожно выпутался из шарфа. Отошел, перебросился парой слов с режиссером:

— Те двое были готовы разговаривать.

— Угу.

— Ну его?

— Угу. Киношники зашаркали, оператор принялся сворачивать камеру.

— Мы сняли достаточно, — меланхолично заметил режиссер. Они развернулись и радостной толпой двинулись на выход.

— Спать вам в снегу, — мстительно прошипел Курт.

— Тебе тоже, — заметил Ойген, нарисовываясь в дверном проеме. — Мне хватит одного постояльца, который выздоровел, но почему-то решил, что жить у меня лучше, чем в общаге Университета.

— Оттуда всех все равно посылают ко мне. Отправляй его в общагу, а я останусь жить у тебя.

— Размечтался, — Ойген обернулся на Юстаса, углубившегося в какую-то книгу. — Не трогай!

— Почему? Ойген задумался. В самом деле, почему?

— Не знаю.

— Ладно. Юстас отложил книгу, видимо, не заинтересовавшись, и взял другую. Ойген усилием заставил себя перестать сверлить священника злым взглядом и повернулся к Курту.

— Я тут вспомнил, что твои родители не отпускали вас с братом на ночные просмотры кино, которые мы устраивали.

— Что, будем смотреть кино? — насмешливо поинтересовался Курт. Ойген спокойно посмотрел в ответ, затем неожиданно выдернул из-под Курта подушку и огрел его по лицу.

— О-о-о, — возмущенно протянул Курт, сползая под одеяло и пытаясь спрятаться под ним. Голос немного прорезался, хотя все равно говорить получалось как через комок ваты в горле.

— Я согласен, согласен! Будем смотреть все сезоны «Доктора Хауса», все, что захочешь, только не бей. Подушка еще раз пришлась по больному боку, появление синяка на котором никто так и не объяснил, и ткнулась ему под голову. Ойген его явно простил. Медик присел рядом, стянул с Курта одеяло и критично осмотрел:

— Как ты себя чувствуешь?

— Жить буду, — Курт обнял подушку и завалился на бок. — Одно только. То, что у меня на ребрах — твоих рук дело?

— Естественно, — Ойген улыбнулся. — Я избил тебя, как только вы с патрульными нарисовались в моих дверях.

— Я что, еще и сам пришел? — неожиданно серьезно поинтересовался Курт. — Это не следы от ударов. Это… Грудь вдруг сдавило стальным кольцом. Курт замолк, хватая губами воздух. Щеки и нос защипало. На его груди, сжимая коленями, сидел Серый. Это было давно, Ию сказал, что неделю назад, но такое ощущение, что прямо сейчас.

— Это просто хрен знает что такое, — прохрипел Курт, потирая грудь. Ойген похлопал его по руке.

— Все будет хорошо. У тебя есть еще дня три, прежде чем мое терпение кончится, и я выгоню тебя из своего дома. Пойдем, — он кивнул Юстасу, — пусть спит. Священник оторвался от книги, коротко улыбнулся и, уходя, перекрестил Курта. Курт обругал его и откинулся на кровать. Еще по меньшей мере неделю он мог спокойно отсыпаться.