Виктор Цокота: Звезда бессмертия

Но через несколько секунд положение резко изменилось. Сверкнуло солнце. Тримаран вырвался из водяного плена уже за гребнем волны, на какой-то миг застыл, повиснув в воздухе, а затем стал падать со стометровой высоты носом вперед, теряя под собой всякую опору, потому что волна, грохоча и переливаясь, неслась дальше, к берегу.

Таня и Сережа, несмотря на отчаянные усилия, вылетели из своих кресел. Жалобно завизжал Джек. Видимо, мальчик придавил его своим телом.

— Как состояние? — хрипло спросил Олег, когда падение наконец прекратилось и “Семен Гарькавый” затрясся на поверхности океана. — Отвечайте по очереди. Сережа?

— Ничего… Только вот не знаю, что с Джеком. Скулит все время, бедняжка.

— Это он от страха. А ты, Таня?

— Ушибла колено. Но пока терпимо.

— Капитан?

— Нормально.

— Аксенов?

Динамик молчал.

— Андрей Иванович! — тревожно крикнул Олег.

В ответ — полная тишина.

— Андрей Иванович, почему не отвечаете? Что случилось? Как ваше состояние? — повторил Олег свой вопрос.

Снова тревожное ожидание.

Но вот в динамике что-то щелкнуло.

— …нуйтесь вы так, пожалуйста, — раздался хрипловатый голос Аксенова. — Разбился шлем. Вышел из строя его передатчик. Только что подключился к стационарной рации поплавка.

А навстречу тримарану надвигалась новая водяная гора.

Еще четыре раза швыряло их, словно ореховую скорлупку, то вверх, то вниз, и с каждым разом, несмотря на максимальную нагрузку двигателей, “Семен Гарькавый” все приближался к берегу, к его серым скалам, вертикально поднимавшимся из океанической бездны.

Новая, шестая по счету волна была, пожалуй, самой грозной и яростной. Олег уже потерял счет секундам с того момента, как тримаран поднырнул под нее и стал пробиваться вверх, когда слабо блеснуло наконец заходящее солнце. Он еще успел подумать, что пластик “А-16” успешно выдержал десятикратное по сравнению с расчетным давление воды, но именно в этот момент страшный по своей силе удар в корму оторвал его руки от скобы и швырнул его самого на заднюю переборку рубки. Все поплыло, опрокинулось куда-то, замелькало красными и зелеными кругами в глазах, вслед за которыми наступила темнота.

…Первое, что дошло до его сознания, был плач. Где-то совсем рядом плакал ребенок. Он даже почувствовал прикосновение его рук к груди, но так и не смог поднять налитые свинцовой тяжестью веки.

В голове вихрились неясные тени. Зеленые отроги карпатских полонии наступали на него со всех сторон, потрясая поднятыми пиками мохнатых елей, сливаясь в единый темно-зеленый вал, ревели тысячами исступленных, объятых дикой яростью глоток, и вдруг исчезали, проваливаясь в темноту, чтобы через какое-то мгновение снова злобно броситься на него…

Потом почувствовал боль в правом плече. Боль и жажду. Очень хотелось пить. Язык сухим деревянным кляпом торчал у него во рту, а сознание, каждая клеточка его тела настойчиво требовали: пить, пить, пить!

Ребенок был где-то рядом, не уходил.

— Ау-у, ау-у-ги-и, гу-у-а-а, — плакал он, дергая его за рукав.

И вдруг чьи-то зубы довольно крепко стиснули палец его правой руки.

Олег с радостью понял: Джек! И открыл глаза.

Прямо над его головой сквозь прозрачный пластик купола рубки на чистом голубом небе весело светило солнце.

Рядом, радостно повизгивая и виляя обрубленным хвостиком, стоял Джек.

Приподняв тяжелую голову, Олег осмотрелся. В противоположном от него углу лежала Таня. В метре перед ней, крепко ухватившись рукой за ножку кресла — Сережа. Другая его рука была как-то неестественно согнута в предплечье и выпирала чем-то острым.

Вокруг была тишина. Ни единого звука, ни качки, ни всплеска воды. Олег потянулся правой рукой к шлему, но острая боль в плече не позволила ему достать кнопку, открывающую забрало шлема. Он открыл его левой рукой и осторожно поднялся.

То, что он увидел в следующее мгновение, заставило его в ужасе содрогнуться. Страх, липкий противный страх охватил все его существо, покрыл испариной тело, сковал суставы и мышцы. Страх не за себя — за товарищей, за Сережу и Таню… Вклинившись кормой в расщелину между скал, гондола и правый поплавок тримарана (левого вообще не было) более чем на треть длины своих корпусов нависли над головокружительной пропастью. Далеко внизу сверкала, отливая бирюзой и небесной лазурью, гладкая поверхность океана.

Невероятным усилием воли он сумел овладеть собой, одолеть этот липкий страх и непривычную скованность, нашел силы унять слабость в коленях.