Отфрид Ганштейн: Электрополис. Роман

Едва я вошел, как тот же незримый голос сказал:

— Пожалуйста!

Человек, сидевший перед столом, поднял голову, но не обернулся. Он смотрел в стеклянный круг на стене. Теперь я увидел в этом стекле свое отражение, как в зеркале. Человек встал и повернулся ко мне лицом.

— Здравствуй, мой милый юноша!

Я увидел худощавое, очень энергичное лицо. Гордо посаженная голова с густыми светлыми волосами с проседью. Все лицо было изборождено глубокими морщинками. Возраст этого человека было трудно определить, но фигура его сохраняла юношескую гибкость.

Я ждал чего угодно, только не этого приветствия:

— Здравствуй, мой милый юноша!

Странное обращение со стороны начальника к совершенно чужому молодому человеку. Господин Штидт взглянул на меня. Его глаза и губы слегка улыбнулись. Потом он сказал:

— Ты хочешь сесть. Пожалуйста!

Это «ты» несколько задело меня. Я молча оглянулся, ища стула. Господин Шмидт нажал одну из кнопок, и кресло само подкатилось ко мне и стало рядом с письменным столом.

Я сел. И как только я сел, кресло сейчас же слегка подалось вперед, плотно охватив мое тело. Шмидт спокойно разглядывал меня, и у меня снова появилось ощущение того, что все это происходит во сне.

Но внезапно Шмидт сказал:

— Нет, Фриц, ты не спишь.

Я вздрогнул. Он не только знал мое имя, он читал мои мысли!

Шмидт продолжал:

— Так ты действительно не узнаешь меня? Очень грустно, если молодой человек не узнает единственного брата своего покойного отца, своего родного дядю.

Я уставился на него и вдруг вскочил. Да, я вспомнил, что однажды уже видел это лицо. Я был еще ребенком, когда этот человек как-то раз пришел к нам в дом, пробыл у нас час и ушел навсегда. Когда я встал, мое кресло само собой откатилось к стене. Человек, называвший себя моим дядей, снова нажал кнопку, и кресло подъехало ко мне.

— У меня нельзя вставать, пока разговор не окончен. Мои электрические слуги очень добросовестны, но мыслей человека они читать не умеют.

Он многозначительно улыбнулся, и я снова занял свое место.

— Да, милый мальчик, я — твой дядя Генрих, единственный брат твоего отца. Правда, никто из моей семьи не хотел знать меня, но я никого и не виню за это. Они были правы. В молодости я был большим повесой и не смею жаловаться на то, что мои родные предпочли отправить меня за океан. А жизнь за океаном — прекрасная школа. Кто никуда не годен, тот неминуемо попадет под колеса, будет раздавлен, ну, а кто сумеет устоять, из того выйдет толк. Из меня, кажется, вышел толк, но школу я прошел тяжелую. Не подумай, пожалуйста, что я в чем-нибудь упрекаю моих родных и в частности твоего отца. Нет. Твой отец был прекрасный человек, но он умел ходить только по ровной дороге.

Он умер, твоя мать также. Хотя я и не давал знать о себе, но мне было известно все, что касалось вас. Иногда сознание моего одиночества здорово щемило мне сердце…

И вот теперь ты также одинок… Я подумал о тебе: если он настоящий парень, то с какой стати я буду совать свои деньги в чужую пасть?..

И вот я выписал тебя к себе.

Я хотел ответить, но он перебил меня:

— Знаю, что ты скажешь. Ты спросишь, почему я просто-напросто не написал тебе и не признался, что я — твой дядя?

Очень просто. Напиши я это, и ты сейчас же помчался бы к твоему опекуну, и тогда тот самый человек, который вышвырнул теперь тебя за дверь… ну, не будем говорить об этом… Кроме того, я хотел испытать тебя: не бог весть какая заслуга поехать на готовое место к родному дяде, но пуститься в воздушный путь через весь мир, в полную неизвестность, на это способен далеко не каждый. А ты оказался способным… Очевидно, в тебе есть несколько капель моей крови.

Разумеется, я не считал тебя гением, но мистер Аллистер собрал по моему поручению все справки о тебе у твоих учителей и на тех фабриках, где ты работал. Эти справки удовлетворили меня.

— Дядя!

Я хотел вскочить, но кресло подо мной тотчас же скрипнуло и покатилось в угол вместе со мной. Дядя засмеялся, нажал кнопку, и кресло снова доставило меня на место.

— Да, милый, всему надо учиться и учиться всерьез. Я надеюсь, что ты вскоре станешь моей правой рукой. Кстати, ты понимаешь, разумеется, что мое имя вовсе не Шмидт? Я назвался Шмидтом тогда, когда мне пришлось скрыться от всех и нырнуть на дно. Говоря по правде, имя ровно ничего не значит… Впрочем, довольно об этом.