Андрей Марковский: Принцип неопределённости. роман

Они прошли к выходу. Кирилл пропустил старика вперёд, и сейчас, идя сзади, отметил, что одежда у Палыча старенькая, как он сам, но ладная и добротная, хорошо сидящая на его худощавой, однако не тощей фигуре. Он шёл перед ним прямо, не сутулясь, и ногами не шаркал при ходьбе. На ногах его он неожиданно для себя заметил кроссовки для спортивной ходьбы Nike, и ветровку этой фирмы Палыч нёс на полусогнутой руке. Они вышли на улицу, даже здесь пахло поликлиникой. Чтобы больные не рассиживались, скамеек рядом никто не предусматривал, и Михаил Павлович резонно предложил пройтись. Шагал он бодро.

– Ты замечал, Кирилл, что в наших поликлиниках никто никогда не улыбается? А ведь улыбка – это маленькая частичка любви. Я имею в виду не только пациентов, но и врачей, и сестёр, и тем более регистратуру. Хотелось бы, болея, не видеть этих мрачных лиц. В больницах наших иногда улыбаются молодые врачи. Они ещё не привыкли, не огрубели к чужой боли и страданиям. Они иногда пытаются даже сострадать. Жаль, это у них быстро пройдёт.

– В наших больницах сострадать больным обстановка не располагает, – согласился с ним Кира. Однако интереснее ему было совсем другое. – Так ещё раз: что вы сказали про причину моей болезни? Квантовая, говорите?

– Э-э, дорогой Кирилл, ещё раз повторю: первопричину болезни своей ты сам поймёшь, когда излечишься, потому что и болезнь, и причина её одновременно внутри тебя находятся. Цель и средство в одном. Тут другое важно. Подробности.

– Какие? Отчего-что-как началось? Типа анамнез?

– Нет, это всё я тебе легко могу рассказать безо всяких подсказок. Да ты уж рассказал, просто сам ещё не понял. Ты мне лучше про друга скажи: друг твой многое знал, непонятно говорил, темноволосый был и черноглазый?

– Насчёт внешности не угадали: был у Виктора интересный контраст: волосы почти белые, а глаза пронзительные, тёмно-коричневые. А уж непонятностей наговорил столько, двадцать лет прошло, до сих пор разобраться не могу. Только не пойму я, что за интерес к давно умершему незнакомому человеку?

– Блондин, говоришь. Альбинос то есть. Что ж, всяко случается, – негромко пробормотал Палыч и спросил. – Не приходилось мне раньше альбиносов среди наших встречать. Но вот ты говоришь – умершему, друг твой погиб или что с ним приключилось?

– Пропал на речке. Считается, что погиб. Утонул как будто.

– Во как! Всё совпадает! – встрепенулся старик. – Видал кто-нибудь?

– Нет, никого рядом не оказалось. Поэтому официально он пропал без вести. Хотя говорили про несчастный случай, и преступление подозревали.

– Так-так-так. А перед этим явно что-то случилось, – взволновался Палыч и живо поинтересовался. – Но тебе неизвестное.

– Похоже, вы действительно маг. Больше моего знаете.

– Нет, не больше. Я просто знаю, как такое бывает: узнает человек про себя что-то такое, с чем тяжело ему дальше жить, перенести этого не может. Вот в этот момент с людьми всякое случается. Кто сбегает, кто тонет, а кто пропадает. Однако твой друг не только про себя узнал. Ещё о других, о тебе, например. Похоже, настолько сильное потрясение у него случилось, и такое огромное желание всё исправить, что не выдержал он и ушёл. Его тайну нам теперь не узнать.

– Да о чём вы? Нет человека, нет никакой тайны, кроме той, в каком месте памяти его поклониться.

– Потому что могилы у него нет? Тогда могилы быть не должно, если я всё правильно понимаю. Он не умер. Он ушёл, вернулся. Что ж, это его выбор.

– Загадками говорите, Михал Палыч. Умер и ушёл – синонимы. Как и куда можно посмертно возвращаться?

– Это после, – как-то особенно мягко и ласково сказал старик. – Тут другое важно: кроме слов о черноглазой красавице он тебе ничего больше не говорил? То, чего по твоему разумению он знать не мог. Или совет какой дельный дал, каким ты воспользовался?

– Мало ли что он наговорил! Он много чего наговорил, и не одному мне. Но никто не может знать будущего ни для себя, ни о других; никакой пророк этого не знает и знать не может, – резко и горячо возразил старику Кира.

Они остановились под раскидистым клёном, это явно одно из тех деревьев, что посажены здесь давно, ещё до революции. Здесь, под его могучей кровлей, надёжно и спокойно, и солнце не слепит глаз: Кирилл оставил свои солнцезащитные очки в машине; старик Палыч, правда, легко обходился без них, совсем не щурился. Кирилл разошёлся – слишком остра оказалась взъерошенная встречами последних дней давняя драма.

– Болтают разное о прорицателях, о той же Ванге, весь расчёт на эмоции. В наши молодые годы дружок мой много чем увлекался, всякими экзистенциональными теориями. Вы угадали, он действительно разные предсказания сделал, и кое-что совпало. Хотя я был тогда сильно молодой и очень глупый, но понимал: его слова глобально ничего не значат в моей жизни, это просто слова, как пожелание. Мы много чего друг другу желаем, когда с праздником поздравляем или в день рождения. Много ли сбывается? Это ведь просто такой ритуал. У моего друга ритуал чересчур необычный получился, потому что он вскоре после этого пропал, волей-неволей задумаешься о мистике и о какой-то тайне, – Кира перевёл дух и продолжил спокойнее. – Когда я постарше стал, кое-что начал понимать, в жизни понемногу начал разбираться, но тогда тем более о словах друга не вспоминал, потому что всё было хорошо, и ничего совпадающего с его предсказаниями близко не проглядывалось. Мы с женой молоды были, счастливы и живы-здоровы, хотя она начала немного прибаливать. В ту пору родители были ещё относительно молодые, работали вовсю! Вот теперь я зрелый человек, перенёс потери, вижу бег времени – мать-отец состарились, сам я постарел и понимаю свою конечность; болею, поэтому понимаю – мало осталось, однако надеюсь на медицину, в науку верю, как привык. Поэтому в слова: «встретишь черноглазую девушку, её любовь тебя вылечит», как друг мне сказал, а вы сейчас почти те же слова повторяете, – не верил и не поверю. Что это за вера такая, как в бога? Просто верь – и всё, никаких объяснений! Я – человек, в богов неверующий, агностик; это вам для справки. А вы мне теперь говорите, будто друг мой что-то такое узнал и не вынес? Куда он ушёл? Сбежал? Вернулся куда-то? Никогда, ни за что! Я его знал лучше брата, знаю, как он хотел в жизни всё перепробовать, всё! Больше, чем нужно, лишнего перепробовал, но от этого не сбегают. И самоубийством жизнь не кончают. Да и потом – куда? Он счастливый был в моём понимании человек, почти счастливый, и я счастлив был тогда, как и он, в компании с общими нашими друзьями. Так что у меня нет повода начинать верить в вашу тёмную историю, дорогой мой доктор Фауст.