Роман Корнеев: Кандидат. Избранный. Книга первая

– Что?

– Да так, ничего, там у тебя… блюдце… – Рэдди старался сдержаться изо всех сил.

Оля изобразила удивление.

– Я же сказала, что у меня кошечка!

И правда, откуда-то из темноты на свет выбралось хвостатое существо неопределённой породы.

Зато вполне определённых повадок. Кися грациозно подобралась к перевёрнутой посудине и брезгливо сделала несколько движений языком, показывая, что она это, оказывается, ест.

Рэдди не мог больше терпеть, он изнемогал.

– Кошечка с блюдечком?

Было не совсем чёткое ощущение, что его душит смех, да что там, его просто плющит от смеха об эту самую стену, по которой он сейчас в конвульсиях сползал.

По далёким слабоосвещённым комнатам раскатился дикий хохот. Эти звуки просто не могли принадлежать человеку. Вернее, людям, – Оля тоже, вытянув ноги, в изнеможении села на пол и, содрогаясь в спазмах смеха, размазывала по лицу выступившие на глаза слёзы. Так они и смеялись, глядя друг на друга, а вокруг настороженными кругами ходили кошка и гном.

Они никак не могли взять в толк, что же такое происходит.

Рэдди нечасто позволял себе вспоминать родителей, их прежнюю жизнь в старом доме, далёкое детство, вот так, однажды ушедшее, чтобы никогда больше не возвращаться.

Что-то забылось само, что-то он постарался забыть, но временами к нему что-то подступало, буквально заставляя оборачиваться и из-под прикрывающей глаза от слепящего света ладони вглядываться вдаль.

Когда-то было и вот так. Только потянись, и память вернётся, оживляя то, что исчезло. Так может, оно никогда и не исчезало?

У большинства его сверстников родители были куда старше. Галактика была велика, возможности человека безграничны, первые сто лет отведённого срока каждый с горящими глазами стремился покорить самые неприступные вершины, сделать карьеру, внести свою лепту в величие Галактики Сайриус, и перечислить все мириады путей, которые вели к этим вершинам, было невозможно.

Молодые люди щедрой рукой, горстями рассыпали вокруг годы и годы, пробуя различные поприща, совершенствуясь в науках, искусствах, ремёслах и умениях. Впереди была целая жизнь, позади – лишь былые надежды, овеществившиеся или позабытые, легко или с горечью. О прошлом не было принято жалеть, о будущем было принято мечтать.

Лишь сменив два-три мира и пригоршню профессий, люди Третьей Эпохи, наконец, оседали, отыскав себе какой-нибудь уютный мирок, где рожали и растили детей, не стремясь к недостижимому, но просто помогая своим скромным трудом тем молодым, что нуждались в такой помощи.

Родители Рэдди не тратили времени на покорение Галактики, словно чувствуя, что этого времени им отведено совсем не так много, как это было принято считать. Они нашли друг друга, растили детей и тихо радовались своему счастью, трудясь инженерами эксплуатации на энергетических подстанциях Пентарры. Работа эта им нравилась, ведь постоянно растущие потребности молодого мира ложились и на их плечи, временами заставляя засиживаться на пуско-наладочных работах оп нескольку суток кряду.

Они возвращались домой усталые, приветствуя молчаливую Эстрельдис и громогласного Рэдди, перекусывали наскоро, целовали детей на ночь, а потом удалялись к себе – отсыпаться.

Те дни, когда семья была в сборе, всегда вспоминались Рэдди как праздник – веранда, выходящая на их Аллею Семи Сосен, с утра наполнялась гулом голосов, все говорили одновременно, перебивая друг друга и захлёбываясь смехом. Самым смешливым из всего семейства был отнюдь не Рэдди, хотя его ужимок всегда хватало на троих. Когда семья была в сборе, верховодил ею отец.

Мистен Ковальский был невысокого роста, довольно хрупкой комплекции, но по напору лучащейся из него энергии дал бы фору любому здоровяку из числа своих университетских друзей-приятелей, что заглядывали частенько в гости, оказываясь на Пентарре по каким-то своим делам. Отец бесконечно травил анекдоты, всё время норовил подколоть окружающих, не исключая собственную любимую жену, чем часто ставил в тупик людей непривычных к его манерам.

Буквально подпрыгивая на своём любимом колченогом табурете, отец рассказывал, кажется, три истории одновременно, вовлекая в них с каждой минутой всё больше персонажей, половина из которых была смутно знакомой по прежним излияниям, а ещё половина, кажется, была придумана на ходу. И в тот момент, когда аудитория уже окончательно запутывалась, теряя интерес к повествованию, отец вдруг резко замолкал, требуя гробовой тишины, после чего корчил загадочную мину, медленно и нарочито извлекая из кармана очередную свою головоломку.