Станислав Янчишин: Ты будешь жить!

Лицо. Широкое лицо с черной бородой, слегка раскосые глаза. Человек сильно давит руками на грудь. Зачем? О-о-о! Вода выливается изо рта и воздух, яростно прорывая барьеры, врывается в легкие, начиная свою целительную работу.

Вокруг толпятся люди. Нелепо одетые, пахнущие кожей, нефтью, потом, луком, странным дымом, сивушными маслами… Непонятные люди! Мало симпатичные, на первый взгляд, большинство — с нездоровыми зубами, заскорузлыми пальцами, обветренными лицами. Но эти лица светятся добротой, участием. Они улыбаются, видя, что мальчик приходит в себя. Они говорят что-то ободряющее. Значение слов ускользает от сознания, но смысл вполне ясен. Добродушие не нуждается в переводе. И все же, что именно они говорят? Слова — такие знакомые. Голова кружится…

Сильные руки подхватывают, несут куда-то… Какой странный механизм! Вот откуда взялся нефтяной запах у этих людей — от механизма. Как же он трясется, вибрирует, шумит! Больно, больно голове! Как больно…

…Тишина. Белый-белый потолок. Где-то вверху носится муха. Лежать хорошо. Очень хорошо, потому, что нет боли, но если пошевелиться, она, коварно притаившаяся, может снова наброситься, ударить! Нет, надо лежать тихо-тихо, дремать в этой ватной паутине и, тогда она может уйти совсем… тихо-тихо…

Снова голоса, знакомые, понятные.

— Слушай, доктор, ты меня не тревожь! Я тебе ясно, по-русски, говорю, а ты заладил — амезия, амезия! Говори просто — это не заразно?

Маленький испуганный человечек в завязанном на спине белом халате поправляет редкие волосы. Он напускает на себя важный вид, чтобы ничем не выдать своего страха (интересно, чего именно он боится?).

— Амнезия, разумеется, не заразна. Но последствия контузии на неокрепший детский организм…

— Во-во! Неокрепший! Меня самого еще в шестнадцатом контузило — такая гадость! — Бородач все время скрипит кожей, в которую облачен. — А мальчонке поправляться надо. Да, он на ваших больничных харчах загнется! Точка, решено! Беру его к себе во 2-ю роту, и паек обеспечим!

Врач пытается вяло протестовать, но сильные руки просто отодвигают его в сторону.

— Ничего, ничего, папаша! А если что, так и говори — забрал Леша-Борода, лучший водитель Автобазы 6-й Армии. И не боись, папаша, в Красной Армии парень не пропадет!

Бородач подходит к кровати, мягко покачиваясь на ходу и улыбаясь во все лицо.

— Ну, найденыш, как звать-то тебя?

— Иван… — губы сами выдыхают это слово, оно что-то значит, очень важное…

— Иван. Ваня, значит. Отлично! А фамилия как?

«Фамилия», что такое — «фамилия»? Непонятное, утомительное слово.

В разговор вновь вступает доктор. Он оттягивает плечистого гостя за локоть и тихо принимается что-то втолковывать. Слышны отдельные слова: «…еще очень слаб… трудно определить… нет, не немецкий и не французский… возможно — следствие бредовой галлюцинации… я против… безответственно…» Затем человек в кожаной одежде решительно отстраняет доктора и подхватывает Ивана, легко, как пушинку.

Порыв ветра, неожиданный, свирепый. Он будто пробуждает от сонной, затхлой тишины лазарета.

«Борода» бережно усаживает мальчика рядом с собой. Машина урчит, трогается, выпуская облака ядовитого дыма. Мелко трясется по неровной, с выбоинами брусчатке.

Новый товарищ заламывает кепку на затылок и хитровато смотрит на пассажира.

— Ну, что, Ванька, здорово, да?! Это, брат, техника — будущее победивших трудящихся всей Земли. Вот разобьем белых, отстроим все, голодных накормим, да и заживем припеваючи. А там и коммунизм на носу. Знаешь, что это такое? Узнаешь!

Эх, Иван, завидую я тебе, годам твоим. Подумай только, в каком прекрасном мире ты будешь жить!