Игорь Алимов: Академия Шекли (сборник)

Итак, напуганный Никопенсиус открыл глаза (в тот День), однако метод, до того Дня обычно помогавший, оказался недейственным. Если коротко: ничего не изменилось. Бдительный Доктор Никопенсиус вынужден был сойти с Кровати на пол, точнее, на Ковер, поскольку решил, что в его Дом проникли Воры. Но эту мысль я быстро отверг, потому что Ворам положено делать своё дело тихо, без шума и уж во всяком случае без стука, который и не думал прекращаться, жуткий стук, кошмарный стук, чудовищный стук, словно стучали наяву.

Именно наяву и стучат, понял Доктор, обернувшись к Стене, что являлась будто бы источником стучания. У Стены стоял большой, книжный и весьма многоуважаемый Шкаф, полки которого были заставлены множеством Книг: развлекательных, художественных, научных, энциклопедических – проще говоря, всевозможной Литературой.

Она-то и производила несмолкавший стук. Особенно громко стучали Книги в твёрдых обложках, что понятно: при соприкосновении твёрдых Тел стук обычно получается куда громче, чем при соприкосновении Тел мягких, когда никакого стука не выходит вовсе, а выходит хорошо если мягкое шуршание, а то и невразумительные чпок и чмок.

Правда, в книжном Шкафу шокированного Доктора все Тела соприкасались со всеми, устроив (я пошучу довольно скабрёзно) размашистую оргию, точнее, так это явление воспринял в тот Момент Никопенсиус, чей Разум был испорчен прогнившей американской цивилизацией, но небезвозвратно, нет. Книги, достаточно плотно приставленные друг к другу, дёргались туда-сюда, вверх-вниз, вправо-влево, а также в иных направлениях, для которых Человечество уже никогда не изобретёт удобопонятных слов и которые Никопенсиус вынужден был бы описывать в терминах Геометрии, чего мне (милосердному Никопенсиусу) делать, честно говоря, совсем не хочется, потому что мёртвой Бумаги тут не так уж много.

Воззрившись на отчаянно трепетавшие Книги, рассудительный Доктор пришёл к выводу, который опередил Время, правда, только на очень скромный его Кусок. Я понял, что Книги по неведомой причине желают вырваться прочь из ненавистного Шкафа, покинуть осточертевшие им тюрьмы полок и обрести долгожданную Свободу. А всё потому, что биенье Книг друг о друга напомнило Доктору одну Птичку, которая хотела упорхнуть из железной Клетки. Ту Птичку Никопенсиус видел в зоомагазине Города бьютт-сити в штате айдахо, когда был маленьким и жил с Папой. Эта (та) Птичка была Попугаем и, по всей вероятности, давно умерла.

Зачарованный Книжным перестуком Доктор приблизился к высокому Шкафу и уставился на Энциклопедию Всей Земли, шестьдесят четыре Тома которой нестройно подпрыгивали на своей полке: с невесть откуда бравшейся силой отталкивались от неё (полки) нижними уголками переплётов, стукались верхними уголками их же (переплётов) о верхнюю полку и падали, чтобы вновь оттолкнуться от собственной полки уголками (переплётов), и так далее, все шестьдесят четыре Тома и Приложение, исправлявшее опечатки.

На других полках творилось то же самое, с одной только разницей: там, где Книги смыкали ряд слишком плотно, они еле подрагивали, а там, где между Книгами оставались зазоры, они (Книги) ходили ходуном, если можно так выразиться, в чём я, сказать по правде, сомневаюсь.

Судя же по звукам, доносившимся из второй комнаты и из кухни, там происходило что-то не менее несусветное, а то и более, хотя в помещении кухни (это Доктор знал точно) Книг практически нет: все мои литературные запасы были сосредоточены в двух жилых ком-натах, подальше от Влажности (может быть, влажности? Теперь я ни в чем не могу быть уверен, так что употреблю на всякий случай заглавную букву).

Даже сейчас я (любознательный Никопенсиус) не могу думать об Энциклопедии Всей Земли без умиления. Её два в шестой степени толстых элегантных Тома были украшением моего книжного Шкафа. Эти Книги я не уставал листать и перелистывать, находя в них всякие удивительные сведения: про греческую старостильную православную Церковь, про квадратно-гнездовой способ посадки Растения породы Картофель, про шедевр супрематической живописи под названием Чёрный Квадрат, про Монету в десять Франков с изображением Виктора Гюго, про Бандикутообразных, про Тест Тьюринга, про румынского Троцкиста Барту, про Шестерёночные Механизмы и множество других Вещей, которые (Вещи) в тот День пришли в Себя.

И всё же невыносимо было наблюдать за тем, как Книги стремятся на волю подобно Птичке (Попугаю), которую отважный Никопенсиус выпустил из Клетки в небо Города бьютт-сити, после чего Папа выпорол его (меня) кожаным Ремнём. Поэтому, забыв о Себе, я ринулся к Шкафу и начал помогать Книгам выбираться из деревянной западни.