Вольдемар Грилелави - Плач кукушонка

Влад остановился возле, позорно обмочившегося, насильника, брезгливо окинул мокрый дрожащий жалкий вид и, схватив за шею правой рукой, так как, так и не выпустил из подмышки левой руки одеяла, приподнял того над землей и повесил трясущегося толстяка на дерево между разветвленными двумя толстыми суками. Глянул довольно на работу, отошел в сторону Светы, но затем, словно передумал, круто развернулся на 180 градусов и снизу вверх с излюбленным криком:

— И-й-я-а — влепил всей подошвой правой ноги промеж ног толстяку, который уже рассчитывал на благоприятный бескровный исход. Однако Влад решил всю троицу наказать именно таким методом, чтобы мысли о насилии, да и вообще, о сексуальной тяге навеки покинули их подлые головы.

Последний толстяк истошно завопил, взлетев нижней частью тела вверх, и, когда она сравнялась с верхней, плашмя уже, молча, шлепнулся Владу под ноги.

На поляне установились тишина и покой. Влад победоносно окинул довольным взглядом поле боя, оценивая состояние повергнутого противника, как бедственно-благополучное. Жить, хоть и плохо, но будут. И, скорее всего, одиноко. Способность иметь семью потеряна надежно и на долговечно. Скорее всего, пожизненно.

Он подошел к девочке и протянул ей руку. Она подала правую руку, продолжая попытки левой прижать болтающиеся лохмотья. Они уже вместе разыскали туфельки, хоть и рваные, но до дому дойти можно. Влад подвел ребенка к воде, постелил одеяло и, усадив ее, черпая воду рукой, умыл лицо, смыв грязь и кровь.

— Ну вот, — остался доволен Влад. — Теперь мы посимпатичней стали.

Затем он осмотрел покалеченную, распухшую и посиневшую больную ногу, нежно погладил ее, снимая боль и воспаление.

— Лучше стало?

Света кивнула, продолжая, молча поедать глазами спасителя, боясь, что в любое мгновение он может просто исчезнуть.

— А не будет ли любезен, милый ребенок, пояснить, просто интересно поинтересоваться, что это мы в полном одиночестве по ландшафту дефилируем?

Света, не понимая мудреных слов, пожимала плечами и пыталась улыбнуться. Ей очень хотелось сказать хорошие слова, но горло отказывалось подчиняться и извлечь необходимые звуки.

— Ясненько, ребенок не умеет говорить. Такое случается в истории. Ладненько, будем дорогу домой показывать, молча, пальчиком. Готова? В путь?

Влад заметил, как тот час огонек в ее глазах погас, словно кто-то своей рукой без ведома хозяина выключил свет. Он понял, что дома, скорее всего, у ребенка нет, или там очень плохо. Разве в таких изношенных тряпках бывают домашние дети? Он присел на корточки рядом и обнял за щечки двумя ладошками, приподняв подбородок, чтобы смотреть в глаза.

— Пьют?

Она кивнула, потупив печально взгляд.

— Бьют?

Кивок.

— Судя по конституции и конструкции, кормят очень скверно. Не согласна? Ну, если ты не согласна с моим утверждением, а хорошего питания я не наблюдаю, то делаем соответствующие выводы — совсем не кормят?

Кивок.

— Да, — Влад сел рядом и задумался. К такому исходу он не совсем был готов. Разумеется, эта встреча открыла еще одну сторону изуверского истребления серыми зеленых ростков. Они избавляются от них с помощью самых близких и родных, казалось бы, находящихся в не подозрении и в недосягаемости. Кто же может подумать на мать, на родителя, если силой природы так устроено, что с самого зачатия утробы матери является той защитной оболочкой, благодаря которой дитя получает право на жизнь. И что мы имеем? Серая масса изобрела вот уже четвертый способ недопущения до взрослого состояния, до того момента, когда человек сам способен защитить свое существование и право на жизнь. А эта масса просто не позволяет, выталкивает, выбрасывает за границу обитания. Увечьем, как сотворила с Аликой, смертельной болезнью, как Павлика, просто несчастный смертельный случай, как с Денисом. А здесь все сразу в одном вместилось с добавлением жестоких, жаждущих смерти, родителей. Природа с помощью людских рук изуродовала ребенка, высыпала из рога изобилия набор смертельных болезней, натравила трех Даунов. И все при полном согласии и желании, да и самого участия самых родных людей — родителей. Но ведь мне они позволили дожить до взрослого состояния благодаря моей мамочке. Сколько бы отвела судьба, если бы не отважилась та акушерка поменять меня с мертвым. Погоди, а сколько позволила пожить в иной семье? Все равно же бросила в ущелье на скалы. Нет, предстоит серьезная борьба, и никому я не отдам этого ребенка, поскольку она не только уникальный случай многоступенчатых попыток истребления, но и гениальный образец выживания.