Виталий Мелентьев: Искатель. 1975. Выпуск №3

— Располагайся, одежду сними и сожги в печке. Новую мать принесет.

Мишин с удовольствием окатился горячей водой из деревянного ушата и стал с наслаждением хлестать себя веником по исхудавшему, иссеченному шрамами телу. Урхо взял тазик и уселся рядом. Потом старшина с удивлением увидел, что в баньку вошли жена и дочь Вайнена, разделись и как ни в чем не бывало стали мыться. Он наскоро закончил мытье и вышел в предбанник, где уже лежала приготовленная одежда.

Потом его накормили, и хозяин повел показывать место, где он будет спать. Это был маленький, чистый, примыкавший к дому сарайчик, наполовину набитый сеном. Там же хранились грабли, косы, лопаты и другой сельскохозяйственный инвентарь.

— Можешь отдыхать, работы сегодня нет! — Урхо ушел, Мишин постелил принесенную с собой холстину, положил голову на набитую душистым сеном подушку, накрылся стареньким одеялом. «Ничего, оклемаюсь немного, перезимую, а там и убегу». С этими мыслями он заснул.

В распадках и просеках уже сошел снег. На проталинах, прогретых солнцем, зазеленела травка. Из чащи потянуло свежим запахом молодой листвы и терпким ароматом хвои. Почти полгода работал Мишин у Вайнена. Он уже вполне сносно говорил по-фински и привык по утрам к неторопливому домовитому голосу хозяина.

— Вставай, Юра, пора работ.

За взятого пленного Вайнен платил сто марок ежемесячно.

После лагеря жизнь в лесу показалась Мишину раем. Урхо никогда не ругал и тем более не бил батрака. В доме быстро привыкли к русскому, хозяйка кормила его как и всех своих, а дочь учила финскому языку.

С наступлением весны старшина все чаще и чаще стал думать о побеге.

Однажды на хутор приехал Тойво. В этот вечер отец и сын долго о чем-то говорили, заперевшись в дальней комнате дома. Потом позвали хозяйку и дочь. Час спустя старшина видел, как мать и Лайна молча вышли оттуда и прошли к себе.

Утром чуть свет Урхо, как обычно, разбудил Мишина, но повел его не на работу, а к бане. Когда они вошли, там сидел Тойво и с ним какой-то угрюмый, заросший почти до глаз рыжей щетиной человек лет сорока.

— Вот что, Юра, — начал Тойзо, — это Пико, лесной гвардеец, по-вашему, по-русски партизан. Мы знаем, кто ты и как попал в лагерь, и хотим помочь тебе. Мы ненавидим фашистов и шюцкоровцев, как и вы, и боремся за свободу народа, которому Ленин дал независимость. Люди помнят это. Мишин не верил своим ушам.

— Не удивляйся, — продолжал сын, — ты уйдешь в лес. Мы же будем продолжать платить за тебя и сообщать Ленсману, что все у нас в порядке. Ну как, согласен?

Старшина почувствовал, как запершило в горле, на глаза навернулись слезы. Он попытался что-то сказать, но только глубоко вдохнул и прислонился к косяку двери.

— Хватит, успокойся. Юра! — Урхо положил руку на его голову. — Сейчас Лайна соберет вещи, и вечером ты уйдешь с Пико. Все будет правильно.

— Почти два года провел я среди лесных гвардейцев. Это были храбрые и прекрасные люди. Мы нападали на немецкие гарнизоны, взрывали мосты, ставили мины, поджигали склады. Когда Финляндия вышла из войны, меня отпустили к своим, и вот я у вас, — Мишин раздавил в пепельнице самокрутку.

— А где жил Урхо?

— Хутор Кииска, тридцать километров к северу от Хельсинки.

— У вас есть какие-нибудь документы? Может быть, письма?

— В отряде нам не выдавали удостоверений, но у меня остался мой комсомольский билет. Скорее всего в спешке меня плохо обыскали и его не нашли.

— Покажите, пожалуйста!

Старшина вынул из бокового кармана куртки кусок материи и протянул майору.

Винонен развернул сверток. Внутри его лежала маленькая книжечка. Вся она была в бурых пятнах, страницы слиплись, чернила расплылись.

— Трудно что-либо разобрать. Чем это вы залили билет?

— Кровью.

— А где сейчас ваши товарищи по борьбе?

— Многие погибли в боях. Остальные, очевидно, разошлись по домам. Пико — это комиссар отряда, сейчас, по-моему, в столице.

— И вы не знаете, как их найти?

— Нет. Да мне это и не нужно — я же тоже пошел домой.

— Дела, брат, — майор посмотрел куда-то вверх, — как у тебя все просто получается. Пошел домой. Ведь война-то еще не кончилась?

— Вы мне не верите? — Мишин встал.

— Сиди, сиди. А насчет верить или нет, я же пока ничего не сказал.

— Но я пришел к вам сам. Вы понимаете, сам, добровольно.

— Извините меня, но шпионы и диверсанты тоже приходят к нам сами, мы же их не приглашаем.

— Но я-то не шпион, — старшина опять вскочил, — я-то русский, наш.