Клод Фаррер - Мир приключений, 1926 № 07

Мы сидим в своем купе. Поезд быстро мчится мимо каких то будок, полей и однообразных деревень.

Сгущаются сумерки. В вагоне вспыхивает электричество. Поля и деревеньки сразу исчезают во мгле, а по насыпи, рядом с вагонами, бегут яркие, искаженные прямоугольники наших окон и в их свете призрачно мелькают длинными белыми привидениями телеграфные столбы.

— Омоложение… — лениво говорит он, — конечно, Штейнах и наш Воронов много сделали в этом направлении, но они подходят к задаче не с того конца и потому вряд ли скоро добьются ее полного разрешения…

— То-есть? — говорю я, задетый за живое, — почему — «не с того конца»?.. Насколько мне известно, последние опыты Воронова… И в Москве…

— Ах, милый юноша, — (он снисходительно величает меня юношей и это, при его молодом виде, звучит странно) — милый юноша! В том то и дело, что «последние опыты» мало отличаются от «первых опытов». Что делают Вороновы?.. Они берут престарелую особь и путем прививок, пересадок и иных манипуляций, чаще всего хирургических, продлевают ее старость…

— Почему же — старость? — перебиваю я, — наоборот, — старость в их опытах утрачивает свои основные черты: у особи появляется бодрость, исчезает седина, возрождается производительность…

— Положим, соглашается инженер, — это так! Но что же из этого? Ведь этим не возвращается молодость — лучшее время жизни. Этим, как я уже говорил, продлевается старость, — тот период, который предшествует одряхлению, старческому маразму… Продлевается склон лет, отцветание жизни, но не расцвет! А вот вы лично — какой бы период пожелали продлить в своей жизни: двадцатипяти или пятидесятилетний? То-то!..

И он мягко смеется.

Странно, когда он смеется, глаза его остаются холодными, глубокими и неподвижными. И в сумерках мне снова чудится в них какая-то непонятная жуть, тревога…

— Да и насколько дается эта отсрочка одряхления? Опыты еще не выяснили этого определенно, ну, — скажем, — на пять-десять лет… Как это ничтожно мало!

— Ну, уж и мало, — смущенно возражаю я, чувствуя в его доводах жестокую логику, — это «мало» — для начала очень много. Мы не имели и этого!

— Только — пять-десять лет, — продолжает он, — да из них треть выкинуть на сон, этого рокового врага человека, этого вора его жизни. И что же остается?.. Нет, биологи не разрешат задачи продления жизни человека! Эту задачу призвана выполнить химия!

— Химия, — говорю я растерянно, — химия?. Гм!.. Какое же она может иметь отношение?.. Вы, мне кажется, преувеличиваете могущество предмета вашей специальности!

Мне хочется думать, что он шутит.

Но он внезапно оживляется и говорит с энтузиазмом:

— Да, химия! И только она! Границы ее могущества — бесконечны, возможности — неисчерпаемы! Наряду с прочими чудесами, она может продлить и жизнь человека и не на каких-нибудь жалких пять-десять лет, а на двадцать и даже тридцать!.. Да она уже и разрешила эту задачу, — добавляет он совершенно неожиданно и, встретив мой изумленный взгляд, разражается смехом.

Я тоже смеюсь.

— Я понимаю вас, — говорю я, — вы имеете в виду медицину, собственно лекарственный отдел ее — фармакопею?..

— Нет, — говорит он, снова становясь серьезным, — нет! Я имел в виду вот это…

Он вытаскивает из внутреннего кармана аптекарскую склянку, встряхивает ее, и на свете фонаря в ней вскипает пузырьками зеленоватая прозрачная жидкость.

Я перевожу глаза со склянки на моего спутника и обратно. Вероятно, на моем лице написано изумление, потому что он смеется и говорит:

— Это мое последнее изобретение. Это — биотрансформатор! Знаете, как в электромеханике. Препарат, трансформирующий снотворные волны и позволяющий продлить жизнь человека минимум на двадцать лет!..

Я молчу, я жду объяснений. Что можно сказать?..

— Оставим это пока, — говорит он, читая вопрос в моих глазах, и прячет склянку в карман. — Подойдем к вопросу систематически. Посмотрим, прежде всего, — какое место в жизни человека занимает сон? Взрослый нормальный человек спит восемь часов в сутки. Эту цифру и можно взять средней. Следовательно, на сон вы тратите треть всей своей жизни. Если взять продолжительность жизни в 60 лет, то на сон из них уходит двадцать лет! Но можно ли назвать сон жизнью? Нет, — это не то сознательное отношение к окружающему, которое, собственно, и важно для нас, которое наполняет нашу жизнь и дает ей содержание… Сон на двадцать лет выводит нас из строя сознательно живущих существ!..