Александр Мирер - У меня девять жизней

— За последние десять дней?

— За последние десять дней. И немного раньше. Теперь я спрашиваю — ты согласен?

«У вас все сыты и все под крышей, — думал Николай. — Нашел чему учиться, дурачина…»

— Друг Ахука, — сказал он. — Я хотел бы прежде узнать о вашем Равновесии.

Наблюдающий небо вежливо засмеялся, — несомненно, прежде всего Адвесте должно понять, какой помощи ждут от него раджаны!

Всю жизнь раджанов определяли Великие. Они советовали Врачам, как надо лечить, Воспитателям — как воспитывать детей. Для Наблюдающих небо — расчеты, для Певцов — память обо всех песнях и мелодиях со времен Скотовода, для матерей — совет о выборе будущего для ребенка.

А для Управляющих Равновесием — «Наука о сытом желудке», как выразился Наблюдающий небо.

Управляющий Равновесием должен помнить до двадцати тысяч различных животных и растений, обитающих в Равновесии и вокруг Границы. Места обитания, повадки, пищу, циклы развития — тысячи разных сведений о каждой живой твари. Этому учатся в воспиталищах, и после них — у Наран, и весь этот Эверест информации представляет собою всего лишь язык, набор терминов для бесед с Нараной. Управляющий Равновесием должен знать любую тычинку, шерстинку, клубень, членик, коготь, зуб и ствол — чтобы указать на него Наране. Должен помнить нормальные размеры, нормальные скорости роста, чтобы доложить Наране о любом отклонении от стандарта. Чтобы понять советы Великой, он должен держать в голове все возможные взаимодействия между частями Равновесия. Ибо первоначальное простое действие распространится по Равновесию, как круговые волны по воде.

— Равновесие не может благоденствовать без Великих, — говорил Ахука.

— Только Великим ведомы все цепочки и все звенья всех цепочек. Человеку не по разуму такое.

— Погоди, — сказал Николай. — Я чего-то не понимаю… Ну, будут крысы меньше ростом. Ну, съедят не то, а другое. Что тогда случится?

Он снова удивился — Ахука обрадовался такому вопросу. Улыбнулся, хлопнул себя по коленям:

— Э-а, ты — железный Головастый! Что случится? Мало будет пищи, одежды, листьев ниу, — он засмеялся. — Наше Равновесие тем и отлично от вашего, что в нем нельзя тронуть часть, не зацепив целого.

— Как ты можешь судить о нашем Равновесии?

— Железо, — сказал Ахука. — Железо безразлично, оно мертвое… — Он вдруг вскочил. — Завтра я приду снова, Адвеста. Попроси у Врачей раздвоения.

Колька остался один, и прежде чем пойти в лечилище к Нанои, заставил себя мысленно проконспектировать весь разговор. Ему было обидно, — не смог сам догадаться, что производственная система, составленная только из живых существ, должна быть феноменально сложной и потому — уязвимой. Без сети решающих устройств она жить не может, конечно…

Только слишком уж много воли забрали их «решающие устройства» — даже жутко делается. Определенно — жутко. От этих наран стоит держаться подальше…

Он дал пинка плосковатой крысе, подобравшейся слишком близко к его подошвам — держись подальше от царя природы. Подумал, не повлияет ли пинок на Равновесие. Усмехнулся. Может, и жуть потому, что есть другой кандидат в цари природы? А они здесь неплохо устроены, раджаны… Либо ученые, либо искусством занимаются, не то что у нас. Пока у нас коммунизма нету. И машин таких нет, чтобы смогли все наше равновесие охватить анализом. А у них есть живые машины. Хорошо это? Хорошо. Что ж ты пыхтишь, Свисток? Не знаешь? Ну, то-то…

«Почему ты полюбила меня?» — «Полюбила». — «Но почему — меня?» — «Потому что тебя. Ты рыжий, как мой Уртам».

Была их вторая ночь, и в доме было так тихо, как никогда не бывает, как не бывает вообще. Он открывал глаза в сумрачный тлеющий свет зеленых стен. Свет вытекал из листьев и, наполнив дом, уходил наружу, в лес, как теплый воздух на мороз. Николай засыпал и во сне видел, что его вызвали к Наране отвечать, будто в школе к доске. Просыпался — Мин была рядом. Лежала, смотрела на него. Когда урок приснился в третий раз, Николай спросил, как Великая смогла научить их языку за один день. «Как нас научает языку Памяти во время Воспитания, так и тебя. Одинаково». — «Но как она учит?»

Мин вздохнула, не ответила. Дыхание ее было свежее, без сонной замедленности. «Ты не спала, маленькая?» — «Нет. Мы спим меньше, чем вы».

— «Женщины?» — «Ты спи, Адвеста. Раджаны спят меньше, чем лью-ди». — «Почему?» — «С раздвоением спят меньше». — «Что же вы делаете ночью?» — «Песни поем, говорим с Нараной. Работаем». Он лежал в сонном оцепенении, ощущая тяжесть ее головы на своем плече. «В воспиталище я часто думала о Наранах. Выросла и перестала думать».