Николай Переяслов - Достучаться до звёзд

Зачем он здесь? Почему до сих пор не ушёл, почему слушает бред выжившей из ума старухи, когда давным-давно надо было пристрелить её и бежать догонять товарищей?

Знакомые, всегда успокаивающие строки, на этот раз почему-то не помогали. Тем более, что дальше шло не совсем понятное, нелюбимое им место:

И он почувствовал, что ему действительно тяжело, и хочется если не завыть, то заплакать, как бывало в далёком детстве, когда он сидел на коленях у матери, играл весёлыми жёлтенькими цветочками и слушал заунывно-протяжную песню их старого-престарого соседа — далёкого потомка какого-то племени индейцев аче-гуаяков…

Патрио закрыл глаза и почуял щекочущий аромат летнего полдня, запах цветов, услышал далёкую полузабытую песню:

Лейтенант поднял глаза и встретил странно расширенный взгляд старухи. Он встал и снова выглянул за окно.

— Они точно вернутся назад? — произнёс он, не зная, хочет он этого на самом деле или нет.

— Почему ты меня не убил? — спросила в свою очередь старуха.

— Не знаю… Патроны в диске заклинило.

— А потом?

— Не знаю! — резко бросил он, нервно дёрнув головой.

Он всегда дёргал головой, когда психовал.

— Но не пожалел, не думай! — выкрикнул он. — Я не знаю, что такое жалость! Не знаю! Меня не учили этому!..

— Чему же тебя учили?

— Убивать! Убивать всех, кто не повинуется или угрожает Империи!

— Что же она для тебя хорошего сделала, эта твоя Империя?

— Она меня вырастила! Выкормила и воспитала! Пока я не мог защищаться сам, меня защищали мои братья, понятно?

— А у тебя есть братья?

— Да! Нет! Не знаю… Не знаю я, что ты прицепилась ко мне!

Лейтенант в волнении забегал по комнате.

— Я имею в виду братьев по оружию, легионеров, — добавил он, повернув к старухе лицо.

— А твои родные, по крови?

— Не помню… Я воспитывался в Легионе, с детства..

Он подошёл к двери в одну из комнат.

— Туда не смей! — прошипела старуха. — Это комната моего сына.

Лейтенант некоторое время постоял, чувствуя, как его нестерпимо тянет войти в эту комнату, но всё же отвернулся и отошёл от двери.

— Эта комната и эта шкатулка, — показала старуха на лежавшую у неё на коленях деревянную коробочку, — вот всё, что у меня осталось. Остальное — принадлежит ей, Смерти…

— Что — остальное?..

— Всё… Всё, что здесь находится, — и она снова как-то странно на него посмотрела.

— Не болтай ерунды! — Патрио стряхнул набежавшее оцепенение. — Ты просто свихнулась тут одна, думая о своём сыне! — он снова сделал несколько шагов из угла в угол. — А где, кстати, остальные жители? Ты что, совсем одна здесь, в деревне? Куда все подевались?

Старуха чуть заметно пошевелилась.

— Ушли… Все ушли. Туда, где нет зла…

Лейтенант вздрогнул и отступил назад.

— К-куда?

— В лес, — ответила старуха. — Звери не такие злые, как люди.

Он вытер рукавом выступившую внезапно испарину.

«Хоть бы уж поскорее утро! — подумал, глядя на тёмное, в отблесках незатухающего пожара, окно. — Пока я тут сам не свихнулся с этой полоумной старухой».

И он снова опустился на стул у стола.

— Есть хочешь? — спросила хозяйка.

— Что?

— Есть, говорю, хочешь?

— Есть?..

Кровь прильнула к лицу, часто-часто забилось сердце, отдаваясь в ушах ударами: тум… ту-тум, тум… ту-тум, тум… ту-тум, — словно откуда-то из бездны потерянных лет донёсся голос склонившейся над ним мамы:

— Есть хочешь?