- Я уже объяснил, что ход моих опытов зафиксирован в лабораторном журнале...
- Извините мою назойливость, - просительно сказал он. - Простите меня за повтор. Я пройду испытания и больше не буду работать рядом с людьми на Земле. Меня предназначают для работы в космосе...
- А я не могу выдать вам информации больше, чем записано в журнале. Понимаете?
- Да, - отозвался он. - К сожалению, понимаю. И не только это, сударь.
- Что же еще? - Человек всегда боится уступить свое место лидера. Где бы то ни было. Вы, люди, создали меня, чтобы я помог вам достичь подлинного лидерства в природе, но сами боитесь, как бы я не обогнал вас. А ведь я только первый этап...
Теперь зеленый индикатор светился предостерегающе.
- Кто будет вторым? - Сигом. - Вы уверены, что это удастся? - Уверен. Если только... - он чуть запнулся, и я это отметил, ...если только при создании человеческого разума не была использована какая-нибудь жизненная сила или еще нечто непознаваемое, мистическое... - Он говорил без иронии, но она скрывалась в его словах.
- Других ограничений нет?
- Нет. Как только химики создадут материалы, превосходящие пластичностью живые ткани, вы приступите к конструированию сигомов. И у вас появятся новые опасения...
- Не беспочвенные, - не удержался я.
- Мы только ваши творения, ваши детища, призванные помочь вам, помимо колонизации космоса и подобных насущных дел, не исчезнуть, не раствориться в природе, как другие ее создания. Зачем же нам бороться с вами? Нам не нужны ни эта планета, ни воздух, которым вы дышите, ни пища, которую вы употребляете...
"Он прав, - думал я. - Нам не из-за чего опасаться его или не любить. И все же я его опасаюсь и не люблю. Почему? Или таковы законы лидерства?"
-...Нам нужно лишь то, для чего вы предназначаете нас и... Он умолк. Пауза казалась мне зловещей, и я поторопил его: - И... - Информация. И ваша память как важнейшая часть ее. - Почему "важнейшая"? - Она является для нас направляющей... Мне показалось, что его фотоэлементы уставились на меня выжидающе, и я поспешил сказать:
- И все же большей информации, чем та, что отражена в журнале, у меня для вас нет. Придется вам довольствоваться ею.
- Прощайте, сударь, - сказал он. - Наверное, мы больше не встретимся. Испытания близятся к концу.
Я сильно в этом сомневался и потому задал еще один "невинный" вопрос:
- Всегда ли вы будете помнить, что это мы создали вас, а не наоборот?
Впервые я увидел, как быстро и беспомощно замигал его индикатор. Он забормотал:
- Конечно, конечно...
Выходя, он стукнулся о притолоку двери - я не сомневался, что какие-то его блоки перегреваются, не выдерживая нагрузки. Все- таки он, бедняга, был только машиной, и для таких вопросов его не готовили.
Настроение мое изменилось, и меня даже не очень смутили слова Кирилла Мефодиевича:
- А если стоимость его ремонта вычтут из вашей, Петр Петрович, зарплаты?
* * *
Я закупил в гастрономе на завтрак и ужин следующего дня сосиски, молоко, яйца и направился к выходу, когда мимо меня быстро прошел какой-то человек с тяжело груженной старомодной авоськой. Что-то тревожно-знакомое было в его спине, в походке, я глядел ему вслед, силясь припомнить, кто это.
Почувствовав мой настойчивый взгляд, человек обернулся. Знакомое лицо с узким лбом и широким подбородком. Словно перевернутое. Владимир Лукьянович! Как же я его сразу не узнал?
Потом понял: я и не мог его узнать в таком затрапезном виде - и с авоськой, набитой продуктами. В институте поговаривали, что от него ушла жена. Я не верил сплетням: их у нас много по коридорам со сквозняками гуляет. Может быть, и сам он некоторые пускает в обращение. Но, видимо, про жену говорили правду. Эта старомодная авоська, небритое мятое лицо...
Захотелось шмыгнуть в толпу покупателей. Запоздал. Кажется, и ему наша случайная встреча в гастрономе, не понравилась; но с достоинством уже не разминуться. Он улыбнулся и кивнул мне.
Нет, не та у него улыбка, что прежде. Вымученная, жалкая. От неожиданности, что ли, - потом ругал себя за это последними словами, - я шагнул к нему, протянул руку:
- Давайте помогу.
Он испуганно, будто боялся доверить мне свое богатство, убрал подальше авоську.
- Что вы, Петр Петрович, я сам... - Обронил невзначай: - Привык уже...
Мне бы попрощаться, но нелепость ситуации и его изменившийся облик ошеломили меня всерьез и надолго.
- Зайдите завтра в приемную, Петр Петрович, я подписал вашу просьбу о дополнительном оборудовании. Евгений Степанович все утвердит, вот увидите...
Читать дальше