Татьяна Мудрая - Золушата

— Ты о чём? — спросил я. — Твоё колдовство в Век Разума может и не сработать.

— Да никакого колдовства отродясь и нет. Кроме любви, что сшивает два крыла пространства, структурирует его, и пространство начинает биться в едином ритме человеческого дыхания, — ответила она с необычной интонацией. — Почему, ты думаешь, тебе показали рождение вужалки — то ли от Ксаны, то ли в каком-то смысле саму Ксану? Может быть, настоящее, может — просто такой символ? Помнишь — в давнюю новогоднюю ночь…

— Я тогда сыграл Великого Ужа, — откликнулся я. — Помню, как же. А ты — Ужову невесту. Думаешь, оно повлияло?

— Тот, кто играет, на время становится тем, кого играет, — продолжила свою речь моя жена. — Особенно внутри пентакля. Ты ведь знаешь, что Беларусь как изображали в двадцатом веке не очень правильным пятиугольником, так и доныне изображают?

«Верно, — сказала Ксана. — А теперь я вам покажу всё живое».

…Раздвинулись холмы над погребёнными в них крепостями, и замковые стены проросли из них к небу, следуя путям, заложенным внутри каждой из них ещё при рождении. Так сломанный клинок помнит те изгибы, в которых его отковали; так человеческая плоть ощущает отрубленную руку живой и целой. Хмель или плющ обвивал древние глыбы и вздымался вверх вместе с ними — пока все мы не поняли, что каждый камень есть живое семя, пустившее из себя росток. Пять могучих замков взирали на все пять сторон Беларуси: Крево, Гольшаны, Новогрудок, Заславцы, Чашники. Седые волки с мудрыми очами стояли по всей ближней границе фронтира, и в полном согласии с ними широкоплечие туры составили из себя внешний круг, как бывает, когда стадо готовится защищать детёнышей. И вился вокруг всех них, замыкаясь в иззелена-сумрачное кольцо, огромный Уж с золотой короной на голове…