В. Мэрисон - Отзвучавшая музыка

— Идём, Лайра, Хранительница Дворца человечества. Мы подыщем для твоего Хинрика самое красивое место, неподалёку от лестницы, ведущей к туннелю. Радуйся, что его тело осталось целым и невредимым. Он не был размолот и переработан в строительный камень.

Слёзы Лайры иссякли. Погребение Хинрика принесло ей умиротворение. Когда они возвращались во Дворец, Лайра снова услышала музыку, или, вернее, она опять никак не могла её расслышать.

Казалось, её приносит лёгкий бриз из сада, окружающего Дворец.

— Эта музыка! — воскликнула она. — Откуда она доносится?

Элеонора улыбнулась.

— Музыка? Я не слышу никакой музыки.

Они вошли во Дворец и вернулись в зал.

— Моя задача исполнена, — сказала Элеонора. Казалось, она вдруг куда-то заспешила.

— Почему? — спросила Лайра. — Почему всё происходит именно так? Почему я должна всё это выносить одна?

Хранительница смотрела на неё с весёлым недоумением.

— Я не знаю. Жизнь полна вопросов. Настоящие ответы на них получаешь очень редко. Почему фон Шёппен заложил именно такие правила? Да знал ли он это сам? Я часто задавала себе этот вопрос. От него осталось много дневников; как-нибудь прочитай их. Времени для этого у тебя будет достаточно.

Уходя, она повернулась и сказала через плечо:

— Мне только легче, что теперь всё кончилось. Семьдесят лет в полном одиночестве, когда вокруг тебя миллионы человеческих душ, замурованных в камни… Удивляюсь, как я не сошла с ума. Может, музыка спасла меня. — По её лицу скользнуло изумление, и она со вздохом повторила: — Музыка, ах…

Не закончив фразу, она ушла из жизни Лайры через чёрную дверь.

Лайра пыталась привыкнуть к совершенно одинокой жизни во Дворце. Она скорбела по Хинрику, каждый день приходя к его могиле и оставляя там свежие цветы в золотой вазе. Она слагала стихи, подолгу сидела в библиотеке и читала дневники фон Шёппена, так и не доискавшись до причин, почему этот человек захотел так драматически распорядиться жизнями множества людей. Её обслуживали роботы, которые содержали в порядке Дворец и прилегающую территорию, а она искала пути бегства в сторону Австро-Швейцарии, но так и не обнаружила ни одного.

Однако в первую очередь она много лет пыталась понять происхождение музыки, которую каждый день снова и снова почти что слышала. Лет через двадцать пять, больная от меланхолии, она прекратила эти тщетные попытки, но и за долгие годы после этого, блуждая по коридорам и залам Дворца и по его бескрайним садам, она так и не обнаружила источник музыки. Со временем она начала воспринимать всё это как ритуал, и все её ежедневные действия стали ритуальными. Незадолго до того, как из её воспоминаний стёрлось знание о том, что Дворец и его сады овеяны музыкой и что камни издают звучание, которое не в состоянии уловить человеческое ухо, её дух породил мысль, внушающую благоговение. Она припомнила звук, сопутствовавший приведению приговора в исполнение. Широко раскрытыми глазами она смотрела на розово-красные камни. Неужто сам Дворец человечества и был источником этой небесной, неслышной музыки?

Мысль развеялась и исчезла из её памяти.

Одиночество замкнуло её в своих холодных объятиях. Скорбь по некогда утраченному возлюбленному прокралась в её чувства, словно лёгкая, но неизбывная головная боль. Появились морщины, но она не чувствовала, как стареет. Она стала меньше двигаться и всё больше заданий передоверяла роботам. Раз в неделю она приходила на могилу Хинрика. А после этого бродила по саду в поисках чего-то, что уже не в состоянии было преодолеть порог её памяти.

Потом, в один прекрасный день, на пятьдесят шестом году её службы в должности Хранительницы, на лестнице появился взъерошенный молодой мужчина, и она с чувством нечеловеческого облегчения передала ему Дворец. Юношу, которому было не больше двадцати лет, звали Йоахим, в честь основателя квотирования.

Он спросил её, откуда доносится музыка, на что она с дружелюбной улыбкой ответила:

— Музыка? Я не слышу никакой музыки.

На мгновение её глаза просияли. Клочок воспоминаний на миг вернулся к ней: голос Хинрика.

— Отзвучавшая музыка, — прошептала она себе самой. И в следующее мгновение её память снова сомкнулась, и она с весёлой улыбкой глянула на Йоахима. Она попросила его и впредь класть свежие цветы на могилу Хинрика и затем с лёгким сердцем и чувством внутреннего умиротворения шагнула за чёрную дверь.