Олег Дивов - Молодые и сильные выживут (сборник)

* Авторское название, утраченное при первом издании — «Молодые и сильные выживут», — в 2002 г. восстановлено.

Этот текст больше всего похож на картину Константина Юона «Новая планета». Гибнет мир, устоявшийся и прочный, рушится само время, пропитанное стабильностью, искривляется пространство, в целости и сохранности остаются лишь руины. И дело не только в том, что за несколько лет до того огромный ящер СССР ушел из жизни, убитый золотым вирусом, который разорвал ему каждую клеточку. Эпоха пронизана предапокалиптикой. Бойцовские клубы источают соблазн жизни. Сумерки грезят империями, смертями империй и новыми империями, вырастающими на задворках разлагающихся трупов прежних исполинов. Уже и мир, кажется, грезит судьбой Союза — уходом в ночь. Поднимается ветер, истачивающий до трухи все непрочное. Тот, кто хочет жить в уютной атмосфере файф–о–клока, будет мертв.

Мириады игл вонзаются в память. Уничтожается все незначимое. Тому, кто несколько раз вывернулся наизнанку, утратил собственное время, пришел вступать в права наследства и унаследовал петушиный крик, осталось собрать себя заново. Он ищет строительный материал. Сгинуло почти все. Из оставшегося многое неприемлемо. Включить нечто в состав собственной личности, так, чтобы она оставалась жизнеспособной в условиях бури в пустыне и одновременно не утратила человеческую основу — это значит дать образец всем ближним, всем подобным…

Гош, главный герой романа, бродит по бурлящим пустыням России, ищет куски себя. Те, кому тридцать–тридцать пять бродят вместе с ним и ищут куски себя. Прошлое отрезано; память о нем исчезает. Возникает память о настоящем и будущем, прошлое личности опрокидывается из настоящего. Мы ходим по земле предков и едва–едва узнаем ее; мы готовы признать ее своей; но для начала неплохо было бы определить, что такое мы, из какого настоящего нам следует состоять.

Гош потрошит калейдоскоп перебивчивой судьбы и подбрасывает цветные стекляшки читателю.

Изо всей прежней жизни он вытаскивает ковбойские фильмы и жирно подчеркивает: смотри! смотри! Они там жили и выжили, хотя вся их биография — густой фронтир. Они были сильны, бесстрашны, полагались на друзей и никогда не продавали их, лучшие из них считали справедливость своим солнцем… Так смотри, смотри! Запомни: это можно взять с собой, это можно включить в себя. А вот еще одна стекляшка: Свободная зона посреди отощавшей Москвы. Смотри! Смотри! Кто они? Они не боятся. Они веселы. Они плевать бы хотели на любую власть, которая протянет к ним ласковую дисциплинирующую руку. Они — анархисты с оружием в руках, «веселый и приветливый народ»… И ты — не бойся! Стекляшка армейской службы: там вколачивали некоторые навыки и выбивали сопли каблуками… В сущности, ничего хорошего. Но с чисто технической точки зрения — может пригодиться. В некоторых ситуациях жизненно важно уметь водить самоходный миномет и стрелять из него. Времена такие! Многие странные вещи могут пригодиться.

Выживают прежде всего те, кто смог «проснуться», то есть прежде всего осознать: возвращение невозможно. Но этого мало, требуется быть «молодым и сильным», выносливым, хладнокровным, готовым постоять за себя человеком. Тем не менее, и этого, пожалуй, еще недостаточно для выживания. Помимо всего прочего, следует научиться убирать оружие в кобуру, когда ты среди таких же, как ты… Те «молодые и сильные», которые не сумели договориться между собой, тоже — не жильцы в наших местах…

И вот они выжили. Во всяком случае некоторые из них, и определенно сохранили себя… некоторые из нас. Остается отыскать смысл новой жизни. Гош его не нашел и расстроился; просто жить, а не выживать — несравненно важнее. Мы хотели бы так — просто жить, но жить без смысла… бессмысленно. Впрочем, возможно, мы здесь найдем то, чего не отыскал он — там?

Можно спорить с Дивовым по поводу того, что именно и сколько всего следует взять с собой из прежних времен, какие стекляшки помогают уцелеть и не оскотиниться, а какие — совсем напротив. Но нельзя не согласиться с самим ходом авторской мысли: однажды необходимо задуматься об основных составляющих собственной личности, и времена, наполненные до отказа хищной средой, отлично стимулируют подобного рода рассуждения.

Этот роман Дивова неправильно было бы включать в классический бранч НФ — «посткатастрофы». Чудовищные последствия беспамятства (технические, общественные, культурные) представляют собой всего–навсего детали антуража, декорации. Они, по сути, — фоновая бытопись, хотя и выполненная с необыкновенной подробностью и правдоподобием. У Вячеслава Рыбакова в рассказе «Зима» чудовищные нюансы конца света несут важную этическую нагрузку. У Александра Громова каждый мазок в общей картине глобальной катастрофы («Мягкая посадка», «Год лемминга», «Крылья черепахи» и т. д.) отзывается явственным алармизмом. У Олега Дивова это всего лишь второй план для интеллектуального действия. По своему основному содержанию роман представляет собой огромную, развернутую на несколько сотен страниц метафору психологического процесса, идущего в среде интеллектуалов, которые ушли из молодости, но не из панков. Они уже выработали программу выживания на тот случай, когда старый мир со страшным грохотом рухнет и рассыплется в прах. Они ждут этого момента, мечтают о нем… Ведь все равно старый мир — «…дерьмо. Глобально». Весь текст наполнен панк–настроением: это — нам не родное; но мы достаточно сильны; мы бойцы; мы справимся с любыми сложностями; мы не боимся! И только в 2002 году московский фантаст сочтет возможным уточнить: «я не испытываю желания… взрывать земную цивилизацию». То есть понадобится четыре года, чтобы концепция самоходного миномета в действии несколько поблекла как морально устаревшая… Авторское равнодушие к «аварийным» декорациям роднит этот роман Дивова с «Временами негодяев» Эдуарда Геворкяна. В обоих случаях апокалиптический пейзаж служит всего лишь предлогом для разговора на иные темы. Только у Геворкяна начинка социальная, а у Дивова — психологическая.