Александр Сапаров - Личный лекарь Грозного. Прыжок в прошлое

Во дворец мы отправились, когда на моих ходиках было десять часов утра.

Я ехал, среди охраны, одетый также, как все, мой приметный тягиляй и шлем с доспешным воротником были на молодом охраннике, игравшем сегодня, на время пути, мою роль. Кошкаров еще раньше уехал с лучшим десятком в Кремль, с запиской к дьяку моего приказа. Наступила наша очередь устраивать ловушку моему противнику.

Когда мы выехали к Лобному месту, я обратил внимание на суету у входа в Кремль, сотни стрельцов выстраивались в походные колонны и уходили в московские улочки. В самом Кремле все вроде было спокойно. Я прошел к царю, сегодня охрана пропустила меня без обычных вопросов. Когда я зашел Иоанн Васильевич сидел на высоком резном стуле, рядом с ним стоял Хворостинин, лицо его было мрачнее тучи.

Я низко поклонился Иоанну Васильевичу, который насмешливо смотрел на меня:

— Видишь, Дмитрий Иванович, сего отрока неразумного, вздумал он с Никитой Захарьиным потягаться. Хотя, надо сказать и в этом ему бог помогает. И отравителя поймал, и от черкасской засады ушел. И ведь сейчас, опять же говорить ничего бы не стал, а, небось, на исповеди греха за собой не видит — гордыни великой.

Неожиданно лицо царя налилось кровью:

— Ты, что Сергий молчал, думал, без меня с изменой справишься. Ловушки он в приказе вздумал ставить. Или боялся, что я родственника за такие дела не трону, иезуитами подкупленных бояр так просто оставлю? Давай рассказывай все самого начала, может, чего я еще не знаю?

У меня от пронзительного взгляда царя, затряслись колени, и пробило на пот.

— Великий государь, пойман был у нас во дворе третьего дня отравитель. Рассказал он нам на пытке, что послан был ключником Никиты Романовича, колодцы отравить. Вчера намек я тому сделал, что знаю все про дела его темные, так вечером, на нас засада была черкасская, отбились мы слава Господу, А у одного из черкас убитых, крест нательный был католический.

И с этими словами я достал крестик и протянул его царю. Тот осторожно, взял в его в руки, внимательно рассмотрел, подозвал ближайшего стольника и передал крестик ему.

— А больше, нет у меня ничего, что рассказать могу, вот разве, что ждали сегодня всю ночь, что нападение на меня будет. Но ночь спокойно прошла.

Лицо царя по мере моей короткой речи несколько разгладилось:

— Не спали они, видишь? — обратился он опять к Хворостинину, — а я спал?

Пока Москву перекрыли, чтобы ни один схизматик не ушел, пока полк стрелецкий готовили. Первый и последний раз я тебе Щепотнев говорю, не берись за дело, которое не плечу. Есть у тебя государь, он решать все будет. Твой батюшка, — тут он осекся и посмотрел на Хворостинина.

Но тот стоял с невозмутимым лицом.

— Так вот я говорю, твой батюшка Аникита Иванович, сразу бы меня известил о таком деле. Вот еще не знаю, как сегодня выйдет, а вдруг уже сбежали все мздоимцы. Хоть и Москва вся в рогатках стоит, а есть у них подсылов везде. Хорошо хоть, что покровитель твой Дмитрий Иванович тебе в помощники человека знающего дал. Пропал бы ты Щепотнев и следа не нашли.

Лик царя опять потемнел, на лбу вздулись вены:

— Сколько мне здоровья все они унесли, Шуйские, Старицкие, теперь еще Кобылино-Кошкино отродье, а как расстилались передо мной. Никому из старых родов веры нету больше, кончилось мое терпение.

Он повернулся к Хворостинину:

— Дмитрий Иванович ты мой самый наилучший воевода сейчас. Иди и, чтобы все Захарьины-Юрьевы, живые и мертвые передо мной в колодках лежали. Сейчас там Лопухин распоряжается, он уже знает, почему и как, и за своего зятя, — Царь вновь посмотрел на меня и улыбнулся, — он со всех Захарьиных шкуру спустит, так, что ты его там придержи, живыми они мне нужны.

— Иоанн Васильевич, — осторожно начал Хворостинин, — Наверно с ходу не удастся их взять. Там на Зарядье у Никиты Романовича, чуть не крепость отгрохана. Много людей положим. Может в осаде подержать денек другой.

— Ты воевода, ты и решай, много времени дать не могу тебе. Как хочешь, но чтобы через два дня вся семейка предо мной была, — сказал успокаивающийся царь.

Хворостинин, низко поклонился и вышел.

Иоанн Васильевич, вздохнул и посмотрел на меня. Выглядел он не очень, уставшее лицо, мешки под глазами.

— Иоанн Васильевич, — сказал я, — дозволь, я мигом, питья принесу подкрепляющего. Тот махнул рукой:

— Пустое Сергий, не поможет твое зелье, сердце у меня болит, вот скажи, ведь столько лет рядом был, шурин он мне. А деньги от иезуитов взял, у него, что денег не хватало, я ему столько вотчин дал. А ему все мало, мало, дай, дай. Сам наверно царствовать захотел. Ну, я ему устрою царствие небесное.