Э Тихов: Финтифлюшки

-- Не ной, сделаем финтифлюшки,-- неожиданно для самого себя заявил Журавлев, решив идти до конца непроторенными путями. Лицо Леночки просветлело.

-- Что сделаем? -- спросила она.

-- Финтифлюшки. Помнишь мамину жареную булку? У нас будет еще вкуснее.

Журавлев однажды видел жену за приготовлением жареной булки. Процедура показалась ему интересной, но что-то помешало досмотреть до конца, и он чувствовал себя не совсем уверенно.

Нарезав вермишелевый кулич тонкими ломтиками, Журавлев разбил в тарелку последнее яйцо, добавил муки и сахара, плеснул молока, добросовестно посолил, размешал и начал открывать подряд коробочки со специями. Он не мог бы объяснить, почему некоторые тут же закрывал, а из других доставал понемногу того и этого. Настроение у него портилось, дурные предчувствия сгущались. Когда он растопил на сковородке сало и, обмакнув ломтики в тарелку, стал их жарить, никаких надежд не оставалось. Первую партию Журавлев даже не попробовал. Однако на всякий случай скомандовал:

-- Мойте руки и садитесь.

Через три минуты он снял со сковородки вторую партию финтифлюшек -- и застыл от удивления. Леночка и Володя, повернувшись, смотрели на него с затаенным восторгом, а в тарелках было пусто.

За второй партией последовала третья. Журавлев начал понимать, что ему самому ничего не достанется, и его охватила гордость, какой он не испытывал даже после успешного выступления на международном симпозиуме.

Через десять минут от финтифлюшек ничего не осталось, а Журавлев, перелив водку в чайник, принялся добывать из нее спирт. Спирта получилось значительно меньше, чем обещала этикетка, возможно, существовал какой-то не открытый еще закон перехода качества в количество. Зато горел он отлично.

Прихватив с собой табурет, Журавлев направился в детскую комнату и громко крикнул:

-- А ну, в постель!

Он поставил на табурет все восемь стопочек, налил в крайнюю немного свежего спирта, обмакнул ватку на палочке и поджег. Он делал все как положено, однако стопки не хотели держаться у Володи на спине.

-- А мама мажет мазелином, -- с расстановкой сообщила Леночка.

Гидравлический запор! Мог бы сам догадаться. Однако легко сказать: вазелин. Журавлев и не пытался разыскать его. Он порылся на всякий случай в холодильнике, набрел на сливочное масло и решил, что подойдет. Действительно, подошло. Журавлев, не глядя, нащупывал очередную стопку, переворачивал ее над огнем и быстро ставил на спину Володи, пока не добрался до последней, в которой оставался спирт.

Голубое пламя полыхнуло в перевернутой стопке, и огненный поток хлынул на пол, перебрался на край простыни, свисавшей с кровати. По полу растекался горящий спирт, а Журавлев, как завороженный, смотрел на последние капли, которые отрывались от стекла и летели вниз.

-- Конвекция... Конечно, конвекция... -- бормотал он, не обращая внимания на полыхающий неровным огнем край простыни.

-- Пап, а пап! -- позвал Володя. -- Что-то горит.

Журавлев очнулся. По полу расползалось огненное пятно. Схватив подушку с кровати Леночки, Журавлев сбил с простыни пламя и затоптал огонь на полу. Он укрыл Володю одеялом, вернул Леночке ее подушку и пошел к себе, пробормотав вместо "спокойной ночи" что-то невнятное о конвективном потоке. По бумаге побежали ровные ряды букв и цифр, теперь уже вполне послушных Журавлеву. Горящая капля перед его глазами медленно плыла вниз, и встречный поток воздуха набегал на нее, срывая пламя, и она, крошечная, зависала в этом потоке...

Все двери квартиры были раскрыты, но Журавлев не слышал, как разговаривали дети, как чмокали стопки, которые Леночка двумя руками отрывала от Володиной спины, как смолкли наконец разговоры и послышалось тихое сопенье. Он работал, и, хотя до конца было еще далеко, он уже знал, что поправочного коэффициента не будет.

Вернувшись из командировки, жена никак не могла понять, что произошло. Журавлев ходил молчаливый, задумчивый, но чем-то довольный, а дети потребовали на ужин финтифлюшки. Перелистав свои поваренные книги, она не нашла такого блюда и начала приставать к Журавлеву, чтобы он рассказал, чем кормил детей в ее отсутствие. Но Журавлев молчал. Он не проговорился, даже когда защитил диссертацию, и молчит до сих пор. Зная его характер, можно не сомневаться, что рецепт финтифлюшек для человечества утрачен.