Лев Вершинин - Грозная Русь против «смердяковщины»

Понятно, что местные воеводы обеспокоились.

Мало того что такой громадной банды на Волге еще не бывало, так Стенька еще и не особо скрывал намерения «коли с турком не вышло, идти в персы», а Персия была давним и надежным союзником Москвы, так что Дума посылала требования «унять и не допустить». Однако и сделать местные власти, имея под командой по паре-тройке сотен стрельцов, да еще и с интересом смотревших на «гульбу» вольных людей, ничего не могли. Царицынский воевода Унковский приказал пострелять по проплывающим мимо города стругам, но никакого вреда не причинил, зато с того времени ватага уверовала, что атаман «пули и ядра своим заклятьем отводит». Черноярский воевода Беклемишев рискнул сильнее: с небольшим отрядом стрельцов он перехватил ватагу в степи и приказал прекратить беспредел, однако связываться с вдесятеро большим и хорошо вооруженным сбродом стрельцы не посмели, так что все кончилось без боя. Взятого в плен «государева слугу» Разин казнить не стал, но избил и «изругал матерно». Тем не менее, судя по всему, здравый смысл ему в это время уже начал изменять. Кроме жесточайшего, с побоями и убийствами ограбления русских рыбаков, он начал вести себя уже совсем не по правилам: отбив примерно тогда же у ногайцев русский полон, мужчин атаман, как водится, взял в «войско», но баб и детей, даром что православных, вместо того чтобы, как полагалось, отпустить, перепродал калмыкам.

Красным по белому

Понемногу продвигаясь вниз по реке, банда вышла в устье Волги, миновала Астрахань, добралась до Яицкого городка. Тамошний комендант, Иван Яцына, закрыл ворота. И был совершенно прав. Но Разин, поцеловав крест, упросил, чтобы впустили несколько человек – помолиться в церкви. Впустили. Почему, непонятно. Костомаров, правда, полагает, что Яцына надеялся перебить бандитов в городке, но это вряд ли – силы были слишком неравны. Скорее уж, поверил, дурак, крестному целованию. Они захватили ворота, и в городок ворвалась вся банда. Учинили бойню. Почти весь гарнизон уложили на краю ямы, и стрелец Чикмаз, в обмен на жизнь согласившийся быть палачом, обезглавил воеводу и еще 170 своих сослуживцев.

Вот это было уже чересчур.

Такого себе не позволял никто из «татей», и объяснить сей факт нечем. Правда, историки из числа поклонников «пламенных революционеров» полагают, что «если не считать Разина кровожадным чудовищем, которым он на самом деле не был, то инициатива такой массовой расправы исходила, по всей вероятности, от яицких казаков, которым стоящий в городе стрелецкий гарнизон был занозой, напоминавшей об утраченной вольности». Но объяснение это едва ли можно считать удовлетворительным: речь-то идет не о временах пугачевских, на яицкие вольности никто еще и не думал покушаться, а гарнизон как раз был для казаков подспорьем против степняков. Недаром же, как пишет Шамбаров, «даже спустя полтора века, когда Пушкин собирал на Урале материалы о Пугачеве, Разина там вспоминали с проклятиями и омерзением». Тут явно что-то другое. Возможно, один из тех приступов безумия Степана, сведения о которых донесли до нас источники. К тому же не лучше поступили и со стрельцами, которых по требованию горожан пощадили. Им Разин дал выбор: вступать в «войско» или уйти в Астрахань. Большинство выбрало второе. Их отпустили безоружных, в пути догнали и перерезали.

В общем, думается, вопрос, можно ли, по крайней мере после этих событий, считать Разина «бандитом» и «кровожадным чудовищем», не так однозначен, как кажется идеалистам.

Сила народная

В Яицком городке и перезимовали.

Вели себя мерзко.

Грабили все, что можно ограбить, вплоть до (на сей раз тормоза не сработали) государевой казны. Правда, все те же поклонники «пламенных революционеров» восхищаются: дескать, «ввели свое общественное устройство». Круг, типа, и все такое. Но в источниках на эту тему ничего не сказано, видимо, просто интерполируют на события то, что случилось позже. А заявления вроде «все кабальные записи были сожжены, и холопы отпущены на свободу. На свободу из долговых ям были отпущены должники. Получил долгожданную волю и крепостной люд» вдребезги разбиваются, стоит лишь задуматься над тем, откуда бы в казачьем порубежном Яицком городке взяться кабальным записям, долговым ямам и холопам, не говоря уж о крепостных. О явных домыслах из разряда « Степан сам руководил дуваном, чтобы все было по справедливости. И когда видел, какую радость приносит дуван людям, сам он светлел и отмякал. Подходил, шутил с одаренными людьми и видел, что не в вещице дело, не в рубахе или портах, а в том, что не забыли человека, выделили, уважили, поставили его вровень со всем миром », пусть и принадлежащих авторитетным ученым вроде Сахарова, всерьез, думаю, и говорить не стоит.