Дмитрий Брикман - Детский недетский вопрос

Может быть, за попытку быть честным. Я пытаюсь не врать. Я пытаюсь не врать себе, пытаюсь не врать наружу. Пытаюсь быть честным.

Или, скажем, за органику. Точно, вот за что меня можно любить. Я, как сказано у Бродского, «любил немногих, однако сильно», я совершенно не умею симулировать: я кого люблю, того люблю, кого нет, того нет. Это счастье моей судьбы — я имею возможность вести себя органично. Могу встать и выйти в любую секунду, если мне плохо, если я не хочу находиться с этим человеком в этой компании, и меня ничто не может удержать. Это называется органикой.

Да. Я, во-первых, могу не прийти. Я, естественно, учитываю условность, я скандалю на бумаге, как сказано у Бабеля… Я не получаю удовольствия от брутальных ситуаций, я не конфликтный человек. Но с течением времени, с возрастом я научился не стесняться своих чувств. Как нас учили: интеллигент — это человек тихий, скромный, которого не видно и не слышно, да? А вот нет. В предпенсионном возрасте я понимаю, что интеллигентность, в частности, состоит в том, чтобы внятно дать понять негодяю, что он негодяй. Прилюдно, если надо. Или с чем-то не согласиться. Это требует усилия для человека интеллигентного, потому что, еще раз говорю, у меня нет задач что-то демонстрировать, я лучше не приду в то место, где мне придется демонстрировать. Но иногда бывают ситуации, когда приходится реагировать.

Есть притча про каратиста и самурая, который вызвал его на бой мериться, кто кого. Каратист сказал: «Хорошо, но только давай на острове, чтобы никого не задеть». Они приплыли на лодке на этот остров, и самурай выскочил первым на берег, а каратист оттолкнулся и уплыл обратно к себе, оставив его на острове. И когда ученики сказали: «Как же так, ты струсил», — он сказал: «Нет, мое искусство не побеждать, мое искусство — быть непобежденным». И в этом смысле лучше не допускать кровавых ситуаций.

Думаю, что нет. Но, в принципе, гораздо лучше не допускать ситуации, где тебе придется быть в чужом жанре — в жанре мордобоя, склоки. Скажем, я с давнего времени не участвую в телевизионных жанрах.

Да-да. Это чужой для меня жанр, потому что там побеждает горлопан, тот, кто накрывает другого звуком, тот, кто хамит. Нельзя победить Жириновского. Если ты победишь его в интеллектуальном жанре, на уровне тезисов, он плеснет тебе в лицо водой. И он победит по своему жанру. А когда ты в ответ плеснешь — ты проиграешь. Потому что он тебя затащил на свою территорию. Поэтому надо стараться не давать себя затаскивать на чужую территорию.

3 года, девочка: «А как Дед Мороз определяет, хороший был поступок или нет?» Оставим в сторонке Деда Мороза. Как Виктор Шендерович определяет, хороший был его поступок или нет?

Тут даже не надо ничего анализировать. Внутри есть нравственный камертон, который природа и папа с мамой настроили. И ты просто чувствуешь, когда прав и когда не прав.

Мучаюсь, как сказано в пьесе Горина. А что делать?

Я несколько раз публично извинялся. Перед очень неприятными людьми. Когда оказывалось, что я не прав. Приходится делать усилие над собой, разумеется, над самолюбием, но обязательно извиняться, потому что иначе ты просто превращаешься в животное. Превращаешься в «них», которые хамят как ни в чем не бывало. Я помню эти случаи публичных извинений и не могу сказать, что чувствуешь большое удовольствие, но облегчение — да. Там, где ты прав, ты прав. Там, где не прав, ты извинился.

Люди носят маски для того, чтобы спастись друг от друга. Потому что в незащищенное место часто наносится удар. Ежи Гротовскому, великому реформатору театра, принадлежит фраза: «Театр — это такое счастливое место, где человек наконец-то может не притворяться». То есть под маской другого ты можешь как раз снять свою. Под маской Яго ты можешь вынуть из себя скрытые комплексы, позволить себе быть злым, отвратительным, жестоким, корыстным. Вынуть это наружу на рассмотрение публики и на свое собственное рассмотрение. Театр — это такая психотерапевтическая вещь. А в жизни — да, мы все в социальных ролях.