Закрылся люк за последней, как говорят, экспедицией на "Мир". Космос вновь стал необитаемым. Такого же рода ощущение возникнет и в нашей стране,если будет снесен Мавзолей.
"Мир" закрыт временно — мы в этом уверены. Прежде чем он отработает свой полный срок, на российских заводах будет собран первый отсек новой отечественной пилотируемой станции. И назовут ее "Россия".
С каждым километром автопробега крепла эта уверенность. Функционируют все заводы "военки". В них остались самые классные специалисты, самые нужные и преданные высоким технологиям будущего. И в отряде космонавтов по-прежнему служат люди несгибаемые и героические, преданные Родине.
Вот такие эти летчики-космонавты и должны быть, присматриваясь в агитпробеге к космонавту Викторенко, думал я, невысокие, гимнастически сложенные, невесомые в шаге. Улыбка обязательно гагаринская. Абсолютная открытость, от которой совестно делается, что сам не можешь так же.
- Саша, надень погоны!
Немного обидно, что с ним обращались панибратски. Что хотели с ним сфотографироватся не только как с четырежды космонавтом, но еще и как с полковником. Мелковата затея.
А он сидел на месте водителя пятидесятиместного "мерса", будто в кабине тренажера, привыкал к новой компоновке приборов, проигрывал пальцами последовательность включения. Хотелось бы ему прокатиться и на этом "корабле шоссейных дорог".
- Саш, и Звезду нацепи!..
Автобус агитпробега " За сохранение космической станции "Мир" стоял на обочине посреди жаркой оренбургской степи. Публика фотографировалась на фоне бескрайнего хлебного поля. Его, космонавта Викторенко, установили в почетный центр, вокруг него выстраивали кадр.
Потом опять он снимал погоны и Звезду, совал их в карман, и в легком кремовом форменном костюме становился похож на обыкновенного курортного человека.
Едем в Оренбург. Викторенко смотрит в окно. Это же самое шоссе он тридцать лет назад видел с высоты тренировочного самолета, когда летал здесь курсантом. Тридцать лет прошло.
-...Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Будто я весенней звонкой ранью пролетел на розовом коне!
Не хочется поправлять в его исполнении "пролетел" на "проскакал".
Училище военных летчиков, где вставал на крыло Викторенко, располагается на крутом берегу Урал-реки. На другом берегу — пределы казахов, если пока еще и не вражеские, то — чужие. В быстрой реке по утрам купался Викторенко. Потом по широкой лестнице взбегал курсант в аудиторию с сотнями других молодых, чистых душой и телом, отборных советских ребят, как бы сейчас сказали — молодежной элиты. Тут дневальный стоял. Там — полковое знамя.
Видно, как сжимается сердце Викторенко от воспоминаний, он как бы на миг слегка теряет ориентацию в пространстве. То, что для нас — объект посещения, для него — возвращение в юность.
- Жара. По плацу маршируешь три часа подряд, — вспоминает он. Воротничок жмет. В сапогах хлюпает от пота. Зачем, думаю, мне это надо? Не лучше ли домой рвануть? И тут как раз Гагарин приезжает. Поглядел я на него, послушал. Думаю, нет, я так же смогу!Закончил с красным дипломом...
Теперь здание училища пустует. Пыль везде. Мертвая тишина. Идем, как по раскопкам. Плакаты, схемы в аудиториях висят вкривь и вкось. В большом зале стоит Як-18, старый, с перкалевой обшивкой, взрезанный для наглядности по фюзеляжу и крылу. Боже мой, деревянные нервюры видны! И напоминают они о первых, штучных самолетах молодых Антонова, Туполева, Илюшина, — двадцатые годы века. Планерные слеты в Коктебеле. Резиновые жгуты катапульт. Сатиновые трусы пилотов. Всеобщую для тех времен гелиоманию. Поломки на взлете. Ремонт по ночам при свете костра. Кислый крымский виноград...
И все это закончится теперь на наших глазах падением "Мира" в океан.
Нет. Начнется другой период. К чему теперь приложит свои силы, ум, мечту русский человек, глядящий в небо? Четыре раза побывавший в космосе Викторенко кем продолжится в XXI? А ведь потребуются еще и посильнее люди. Просто лично, индивидуально покрепче. Хотя, кажется, дальше уж некуда: не только выжил Викторенко после удара током, не только выкарабкался с того света, но и восстановился настолько, что снова пустили на старт в Байконуре.
А вышло так, что на очередном снятии кардиограммы на электроды, прикрепленные к телу космонавта, подали двести двадцать вольт. Не сеанс кардиоскопии получился, а какой-то американский электрический стул. Казнь.
Он умер.
Если бы сие невольное злодеяние совершилось не в кабинете кардиолога, то на том бы и закончился земной путь Викторенко "весенний, звонкий, ранний". Но его вытащили на свет божий. Долго лечили. Он окреп. Другая опасность приближалась- списание с летной работы, из отряда космонавтов. Не потому, что сердце забарахлило ( ни одна комиссия не зафиксировала никаких отклонений), а потому, что, побывав на том свете, он стал как бы меченым.
Читать дальше