Газета Завтра Газета: Газета Завтра 321 (4 2000)

И мы использовали разные уловки, разные уходы от навязанного нам героя. В конечном счете выработался некий паллиатив. Возник образ "хорошего человека". Простой "хороший человек" — это подзабытый ныне амбивалентный герой конца семидесятых — начала восьмидесятых. В прозе "сорокалетних" герой — это частенько "хороший человек"... Таковы герои Александра Вампилова — они "хорошие люди", и все. Такой же "хороший человек" был у Юрия Трифонова, повлиявшего на многих молодых писателей. "Хороший человек" стал героем городского романа. Деревенская проза от искуса "хорошим человеком" ушла. Это случилось потому, что советская власть в ее идеологическом разделе не соприкасалась с жизнью в деревне, плохо представляла себе, каким должен быть базовый русский национальный тип...

Навязывание положительного героя шло в городской культуре до тех пор, пока его не превратили, как я уже говорил, в частного "хорошего человека". Такие герои хороши были до тех пор, пока не началась перестройка. Когда на смену стабильному, медленному, поступательному развитию страны пришел период слома, когда произошла национальная катастрофа, выяснилось, что этот базовый простой "хороший человек", искренне предложенный поздней советской литературой обществу, — этот человек оказался в новых трагических условиях типом несостоявшимся и довольно подлым. "Хороший человек" ничего не смог противопоставить катастрофе. Он в принципе не смог ответить на вызов истории. Он оказался тем типом, которого я в своем последнем романе "Замыслил я побег" обозначил "эскейпером", человеком, всегда убегающим от вызова времени, от ответов на вопросы в обществе, в семье, в себе самом. Поздняя советская цивилизация попыталась опереться на выпестованный ею нравственный идеал частного хорошего человека, и ничего не получилось.

А о том, как влияла литература на формирование общества в целом в России и еще более в Советском Союзе, не мне говорить. Это общеизвестно. Сам идеал оказался трухлявым, и герой этот рухнул при первых же трудностях.

Сейчас мы возвращаемся к тому, что было всегда известно. Положительный герой в литературе — это не просто человек порядочный и нравственный. Это человек, прежде всего умеющий отвечать на вызовы своего времени. Если мы проанализируем с этой точки зрения положительных героев русской классической литературы, то увидим, что эти люди, по крайней мере, пытались отвечать на вызовы истории, были людьми поступка и действия. Если бы у Толстого в страшную годину Андрей Болконский из блистательного офицера свиты, этакого штабного шаркуна, не превратился в боевого офицера, он бы не стал положительным героем. Такой же решительный герой был рожден литературой наших фронтовиков после Великой Отечественной войны. Это был реальный, невыдуманный положительный герой. Не выращенный в колбах агитпропа, а действительно рожденный самим временем. Пропущенный через сознание и сердце писателя.

На мой взгляд, сегодня одна из главнейших проблем литературы — проблема, связанная также с нашим политическим будущим, — это проблема формирования положительного героя, который сможет ответить на все вызовы нового века. Я далек от того, что все писатели должны тут же броситься создавать таких героев. Необходимы и Зощенко, и Булгаков, и тонкие лирики, певцы красоты и робкого дыхания, трелей соловья. Но тем не менее, в этом культурном нашем слое должен выкристаллизоваться герой, на которого люди будут равняться, по которому они будут учить детей.

Надо признать, во многом американцам удалось смоделировать своего героя. Внутри пресловутой пошловатой американской мечты, в контексте рациональной культуры, в духе протестантской эстетики, — но тем не менее им удалось при помощи Голливуда создать своего героя. У нас это должно, конечно, происходить по-другому, на других этических и эстетических основаниях, смею надеяться, более глубоких и серьезных, но тем не менее, такой духовный ориентир должен произрастать не только в лоне нашей Церкви, а во многом в новейшей художественной литературе. В конце концов, литература в нашем, пока еще атеистическом, обществе, поможет обрести человеку и религиозный идеал.

На мой взгляд, базовым художественным методом по-прежнему останется реализм. Реализм, обогащенный всеми новейшими знаниями и методами, и приемами. Русский реализм третьего тысячелетия прежде всего займется, на мой взгляд, художественным анализом судеб русского человека в период сегодняшней национальной катастрофы. Формы существования русского человека настолько сейчас разнообразны, неожиданны и на первый взгляд неадекватны ситуации, что осмыслить и вывести единый образ времени способна только художественная литература. Понять — что же произошло с русской душой на грани тысячелетий? Кто же еще сможет все это объяснить, кроме литературы? Больше никому не под силу. Ни политологам, ни аналитикам, ни тем более журналистам, особенно в их телевизионной версии. Понять и вычленить архетип русского человека, выжившего, устоявшего в условиях этой смуты!