Мне видится (возможно, это моя ошибка), что не находя радости жизни ни в административных играх, ни в искусстве маневрирования державным кораблем, он и свой народ мерил своей мерой и не чувствовал, как тот вырастал у него на глазах, не доверял способностям и умению русских следовать государственным курсом. Он был самым плохим типом консерватора – консерватором поневоле, не из принципа и убеждения, а из опасения перед неизвестностью. «Не для меня, конечно, не для меня, – для России я признал, что конституция привела бы страну сейчас в такое положение, как Австрию. При малой культуре народа, при наших окраинах, еврейском вопросе и т д. одно самодержавие может спасти. Притом мужик конституции не поймет, а поймет только одно, что царю связали руки, тогда я вас поздравляю, господа.» (запись от 8.XII.1904. В ней даже можно было бы найти здравое основание, если забыть, что через 10 месяцев этот самый народ вырвет у него конституцию с неслыханной дотоле разрушительной силой.)
Сочетание природной чуждости искусству политика (за которое, повторяю, не следует судить, человек невиновен в том, каким родился) с моральной необходимостью политикой заниматься и привело Николая II к катастрофе. Нельзя же думать, что «кругом измена и трусость, и обман» обусловлены только нечестностью окружающих: он сам был в них в очень значительной мере повинен. Как нужно было разочаровать собственных приближенных, если выпрашивали у него отречение выдающиеся монархисты – Шульгин и Гучков. Не Ленин же с Троцким!
Величайший мастер революционных потрясений Ленин не убил бы царя, если б не почувствовал, что убийство обойдется ему безнаказанно и разрыв царя с народом достиг такой степени, что никто не то что не отомстит, даже не взволнуется судьбой Романовых. Троцкий зафиксировал: Ленин напротив считал, что цареубийство принесет ему авторитет и уважение. («Массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты: никакого другого решения они не поняли бы и не приняли.»)
Но если Ленин и поверивший его политическому инстинкту Троцкий правильно просчитали ситуацию, что же случилось с руководимым царем народом? Почему народ своим безмолвием как бы санкционировал совершившееся преступление?
Представим, что суд, устройство которого предложил на бюро ЦК Троцкий, состоялся. Конечно, как замечательно написал автор предисловия к первой советской книге о цареубийстве (П.Быкова) товарищ А. Таняев, «для большевиков суд ни в коей мере не имел значения органа, выясняющего истинную виновность этой «святой семейки». Если суд имел какой-то смысл, то как весьма хорошее агитационное средство для политического просвещения масс, и не больше». Это правда. И все-таки на суде мы могли бы хоть что-то узнать – из речей обвинителей, из последнего слова монарха.
Поскольку суда не произошло, фраза А, Таняева обрела пророческое звучание: Романовы стали «святым семейством». (Ни британцам, ни французам не приходило в голову канонизировать королей даже после реставрации их наследников.)
Но если бы суд все же состоялся, обвинителем монарха я выбрал бы историка-публициста Г. Нилова (Александра Кравцова), автора вышедшей в Лондоне «Грамматики ленинизма».
Вот подведенные им итоги войны, развязанной (наряду с остальными монархами и премьерами Европы) обвиняемым монархом:
«Десять миллионов человек – убито на фронтах. Двадцать миллионов – искалечено.
Разрушено полмиллиона зданий, в том числе 290 тысяч жилых домов.
Только торговых судов потоплено шесть тысяч.
Стоимость разрушений на всех театрах войны – 58 миллиардов золотых рублей.
Каждый день войны уносил пять тысяч, а иногда пятьдесят тысяч человеческих жизней».
Прочитав впервые эти ушедшие в далекую историю числа, я не поверил им. Все-таки популярная книжка… Обратился к классической монографии Б. Урланиса «Войны и народонаселение Европы», где цитируется примерно десяток западных и русских исчислений военных потерь 1914-18 гг. По Б. Урланису – 9 миллионов 442 тысячи убитых только на фронтах. (Это скромный подсчет, он находится в нижней половине таблицы исчислений потерь разными статистиками.) Вопреки распространенным предрассудкам, русская армия воевала экономно и тоже находится в нижней половине наиболее пострадавших от боевых действий армий: всего 1 миллион 860 тысяч военных убито на фронте.
После этого я уже не сомневался, что число искалеченных, конечно, как минимум вдвое превышало число убитых, а число умерших от голода и эпидемий странно было бы подвергать сомнению, когда в той же монографии сообщалось, что в одной Германии и только от туберкулеза за четыре года войны умер миллион немцев. Я ведь держал в памяти еще примерно 1,5 миллиона вырезанных в Османской империи армян.
Читать дальше