Александр Дюков: За что сражались советские люди

Венгерский офицер-танкист, впоследствии описавший английскому журналисту лагерь военнопленных, был более откровенен, чем немецкий хирург:

«Мы стояли в Ровно. Однажды утром, проснувшись, я услышал, как тысячи собак воют где-то вдалеке… Я позвал ординарца и спросил: «Шандор, что это за стоны и за вой?» Он ответил: «Неподалеку находится огромная масса русских военнопленных, которых держат под открытым небом. Их, должно быть, 80 тысяч. Они стонут потому, что умирают от голода».

Я пошел посмотреть. За колючей проволокой находились десятки тысяч русских военнопленных. Многие были при последнем издыхании. Мало кто из них мог держаться на ногах. Лица их высохли, глаза глубоко запали. Каждый день умирали сотни, и те, у кого еще оставались силы, сваливали их в огромную яму» 254.

Лагеря для военнопленных в полном смысле оказались лагерями смерти. «Невероятно ухудшилось бедственное положение военнопленных, – писал один из офицеров штаба группы армий «Центр». – Как приведения, бродили умиравшие с голоду, полуголые существа, часто днями не видевшие другой пищи, кроме трупов животных и древесной коры… Смерть в пересыльных лагерях, в селах, на дорогах» 255.

Лишь осенью в лагерях военнопленных стали строить бараки; при этом, как чеканно сформулировано в одном из немецких документов, «на совещании, которое состоялось 19 сентября 1941 г. у начальника снабжения и снаряжения армии, было установлено, что в бараках, рассчитанных на 150 военнопленных, можно разместить на постоянное местожительство 840 человек согласно чертежу барака для советских военнопленных» 256. Таким образом, на ту же площадь, что и 150 англичан, следовало засовывать в пять с половиной раз больше советских людей. Это вовсе не считалось жестокостью – напротив, армейское командование нередко подчеркивало, что с большевиками обращаются слишком гуманно. Начальник управления по делам военнопленных генерал Рейнеке указывал:

«Большевистский солдат потерял всякое право требовать, чтобы к нему относились как к честному противнику. При малейшем признаке непослушания должно быть дано распоряжение о безжалостных и энергичным мерах. Непослушание, активное или пассивное сопротивление должно быть немедленно сломлено силой оружия (штык, приклад, винтовка). Всякий, кто при выполнении этого распоряжения не прибегнет к оружию или сделает это недостаточно энергично, подлежит наказанию» 257.

Эти «Правила» узаконивали произвольное убийство советских военнопленных. Единственным возмутившимся представителем германского военного командования оказался не Гудериан или фон Манштейн, а начальник управления разведки и контрразведки адмирал Канарис. В конце сентября 1941 года на стол фельдмаршала Кейтеля лег подписанный адмиралом документ, в котором высказывалось принципиальное несогласие с «Правилами».

«Распоряжения составлены в самых общих выражениях, – писал Канарис. – Но если иметь перед глазами господствующую над нами основную тенденцию, то допускаемые распоряжением мероприятия должны привести к произвольным беззакониям и убийствам» 258.

Кроме того, саму идею о том, что советские военнопленные не защищаются международным правом, Канарис расценивал как совершенно противоречащую не только праву, но и здравому смыслу: в перспективе это вело к разложению войск.

Адмирал был совершено прав, однако его заявление было проигнорировано.

Кейтель прочитал протест Канариса и положил его под сукно; на документе осталась резолюция фельдмаршала: « Размышления соответствуют солдатским понятиям о рыцарской войне! Здесь речь идет об уничтожении мировоззрения. Поэтому я одобряю эти мероприятия и поддерживаю их » 259.

…Спустя четыре года, на Нюрнбергском процессе фельдмаршал Кейтель, как и все остальные германские военачальники, начал было врать, что он-де ни сном, ни духом… Но тут суду будет представлен протест Канариса, и собственноручная резолюция Кейтеля на нем, поэтому уйти от виселицы фельдмаршалу не удастся.

А в лагере советских военнопленных у польского местечка Бала-Подляска после издания «Правил» появилась новая традиция. Часовой, отстоявший смену, давал очередь в толпу пленных, как доказательство, что сдал исправное оружие. После этого заступавший на смену лично проверял пулемет, тоже давая очередь по толпе 260.

К осени сорок первого оккупанты уже достаточно освоили захваченную территорию, чтобы иметь возможность равномерно распределять военнопленных по лагерям, перевозить их из Украины в Польшу, из Белоруссии – в Прибалтику. И если раньше массы военнопленных гнали пешком на сотни километров, то теперь их стали перевозить в эшелонах. От этого, правда, смертность не только не уменьшилась, но и возросла. Офицер абвера граф фон Мольтке писал своей жене: