Алла Марченко - Ахматова - жизнь

Далеко от Юпитера, далеко от молнии – нынче и всегда.

Пусть они будут какие есть, или пусть вовсе не будут! – иезуит Риччи в ответ на предложение изменить устройство ордена.

Достаточно и более чем достаточно.

Никогда. (англ.)

– Слишком поздно? (англ.)

– Несмотря на то, что слишком поздно! (англ.)

28 июля из Москвы в Чистополь уезжает Л.К.Чуковская с дочерью, няней и племянником, 8 августа – Цветаева с сыном. Разница в десять дней оказалась для Марины Ивановны роковой… Чистополь, второй по величине город Татарской АССР, перевыполнил план по размещению эвакуированных литераторов, для Цветаевой места там уже не нашлось. Пришлось согласиться на Елабугу, маленький городок, расположенный сразу же за Чистополем, если плыть пароходом вверх по Каме. 18 августа она с сыном высадилась в Елабуге.

Пленка эта не сохранилась, остались лишь воспоминания О.Ф.Берггольц:

«Мы записывали ее не в студии, а в писательском доме, в квартире М.М.Зощенко… Я записала под диктовку Анны Андреевны ее небольшое выступление, которое она потом сама выправила… Через несколько часов после записи над вечерним, на минуту стихшим Ленинградом глубокий, трагический и гордый голос "музы плача". Но она выступала в те дни совсем не как "муза плача", а как истинная и отважная дочь России и Ленинграда».

Ардовы – самые надежные из друзей Ахматовой последнего, как она шутила, «призыва». Анна Андреевна познакомилась с ними в середине тридцатых, когда, приезжая в Москву, останавливалась у Мандельштамов в Нащокинском переулке – Ардовы были соседями Осипа Эмильевича. Подружилась, правда, позже, в конце войны, когда Ардовы уже жили на Большой Ордынке. Больше всех в этом гостеприимном семействе Анна Андреевна любила хозяйку дома – красавицу актрису Нину Антоновну Ольшевскую и ее старшего, от первого брака, сына киноактера Алексея Баталова. С самим Ардовым – писателем-юмористом – особо близких отношений у А.А. не сложилось, но она очень ценила возможность посостязаться с ним в остроумии. Об остротах Виктора Ефимовича Ардова ходили легенды. Один из артистов эстрады, в середине двадцатых годов входивший в труппу знаменитого кабаре «Нерыдай», пишет в своих воспоминаниях: «Подлинной грозой нерыдайских конферансье был В.Ардов, постоянный посетитель литературно-артистического стола. Его каверзные реплики настолько донимали нас, что в конце концов мы вынуждены были капитулировать» (Советская эстрада 1917–1929. С. 316).

При первопубликации («Нева», 1959) этой строфы не было. А.А. вставит ее при работе над сборником «Бег времени», но одновременно изменит и заключительный катрен: вычеркнет из него «азийскую свирель».

Ширма – в данном контексте не метафора, а термин, имевший хождение в тридцатые годы XIX века в великосветской среде. Даже среди людей пушкинского круга бытовало мнение, что в той амурной игре, какую вел Дантес, Наталья Николаевна Гончарова была лишь дамой-ширмой.

Я имею в виду не только свидетельства вдовы композитора А.Ф.Козловского, но еще и опубликованное, правда позднее, соображение Б.Каца в книге «Анна Ахматова и музыка» (Кац Б., Тименчик Р. Советский композитор. 1989). Б.Кац также связывает эти стихи с А.Ф.Козловским, «героем ряда стихотворений, написанных Ахматовой в Ташкенте, в атмосфере, о которой лучше всего говорят такие строки, как „В ту ночь мы сошли друг от друга с ума“ и „Мы музыкой бредим…“».

С переводчицей «Жуана» Татьяной Гнедич Анна Андреевна была не только хорошо знакома, но и тесно общалась по возвращении в Ленинград, вплоть до ее внезапного ареста в январе 1945-го. Не исключаю, что запомнившийся Берлину томик ей и принадлежал, так как никаких указаний на то, что Анна Андреевна читала легендарный роман в подлиннике в довоенные годы, у нас нет. Предполагаю также, что визиты Гнедич в Фонтанный Дом были связаны именно с задуманным переводом; эту работу Гнедич начнет несколькими месяцами позже, оказавшись в одиночной камере. Не имея ни чернил, ни бумаги, ни текста – в уме. Спустя двадцать лет Корней Иванович Чуковский, не склонный к преувеличениям, оценит перевод «Жуана» как «подвиг» и «чудо».

«1944 сентября 22. Встретила на улице Анну Ахматову… Разговорились: „Впечатление от города ужасное, чудовищное. Эти дома, эти два миллиона теней, которые над нами витают, теней умерших с голода… Со мною дверь в дверь жила семья Смирновых, жена мне рассказывала, что как-то муж ее спросил, которого из детей мы зарежем первого. А я этих детей на руках вынянчила“» (Ахматовский сборник-1. Париж, 1989. С. 206–207).