В. Александров: Набоков и потусторонность

Сологуб Ф. Мелкий бес. С. 106.

Nabokov V. Strong Opinions. P. 13, 52. А «выше всего ценит» Набоков, по собственным словам, «Приглашение на казнь» (Strong Opinions. P. 92).

О связях между «цветным слухом» в «Даре» и в книге мемуаров см.: Johnson. Worlds in Regression. P. 17–18. Перечень критиков, считающих, что Федор озвучивает многие взгляды Набокова, см. в кн.: Hampton. P. 70–71. Того же мнения придерживается и сам автор (правда, о потусторонности в данном случае речь не идет). Проницательный анализ повествовательных приемов, которые Федор использует в «Даре», а Набоков — в «Других берегах» развернут в статье Ю. Левина. (С. 206–207). См. также мою статью: The «Otherworld».

Набокова В. Предисловие. С. 3–4. Nabokov D. Translating with Nabokov. P. 176.

Приводится в книге: Grayson. P. 140. См. также: В. В. Набоков: Pro et contra. С. 741–750.

Мотив радуги, как и некоторые другие, с ним связанные (например, бабочки) прослеживается в контексте мнемонической связи духа отца с жизнью Федора в книге: Rowe. Nabokov's Spectral Dimension. P. 31–39.

Field. Nabokov: His Life in Part. P. 181–182.

Памятуя об особом пристрастии Набокова к числовой символике судьбы, следует признать, что точное число и время дня, когда Федор выходит на берег, даны не случайно. Во-первых, выход из воды — распространенный образ перерождения. Во-вторых, если считать, что 28 июня приводится по старому стилю, то Федор выходит на берег 11-го по новому. Разница между этой датой и днем рождения Федора — 12 июля — только один день (опять-таки по новому стилю). Конечно, не случайно совпадение и в датах рождения Федора и Н. Г. Чернышевского: оба родились в один день; но коль скоро в последнем случае счет ведется по старому стилю, а в первом — по новому, «рифма» приобретает пародийный оттенок. Продуманный характер имеют скорее всего и другие сближения: отец Федора родился 8 июля 1860 года, а отец Набокова — 20 июля 1870-го, по новому стилю, т. е. 8-го по старому. Несомненно, можно обнаружить и иные, скрытые в датах, узоры. Некоторые особенности хронологии романа Набоков поясняет в предисловии к английскому переводу рассказа «Круг» (1936) ( Nabokov V. The Circle. P. 254).

Анализ повествовательной структуры «Дара» как «ленты Мёбиуса», которая сама на себе замыкается, развернут: Ronen I. and Ronen О. P. 378; Davydov. Teksty-Matreški. P. 196–197; Левин Ю. С. 203.

Jonas. P. 254–255.

В книге: Rowe. Nabokov's Spectral Dimension (P. 35) показано, как образ всевидящего ока у Делаланда вплетается в систему мотивов, чье звучание заставляет предположить, что дух отца героя, возможно, воздействует на жизнь сына. Но автор не придает должного значения тому, что в конечном итоге Набоков считал потусторонность непознаваемой.

Око Делаланда заставляет вспомнить знаменитое эссе американского мыслителя Ральфа Уолдо Эмерсона «Природа» (1836), то место, где он описывает свои ощущения при погружении в естественную стихию: «…я становлюсь прозрачным глазным яблоком; я делаюсь ничем; я вижу все; токи Вселенского Существа проходят сквозь меня; я часть Бога или его частица». В диссертации Д. Сиссона (Sisson. P. 328–329) проводится анализ крайне показательных перекличек между Набоковым и Генри Дэвидом Торо, в особенности в связи с романом «Просвечивающие предметы».

Глубоко и основательно прослеживается мотив ключей в книге: Johnson. Worlds in Regression. P. 93–106.

Ю. Левин (С. 206) анализирует провалы в памяти Федора, который путает количество строк в собственных стихах, фамилию одной из своих хозяек, а также неверно передает цвет обложки своего сборника. Эти детали усиливают правдоподобие образа героя и лишний раз свидетельствуют в пользу «автобиографичности» его книги — на том простом основании, что людям свойственно ошибаться. Впрочем, ненадежность повествователя в «Даре», в отличие от ряда других произведений Набокова, не имеет сколько-нибудь существенного значения.

Некоторые аспекты биографии Чернышевского исследуются в статье: Davydov. Nabokov's Aesthetic Exorcism. P. 357–374.

На защиту Чернышевского (и ряда других фигур, против которых Федор обращает свое критическое жало), находя иные его взгляды трогательными, а аргументы — убедительными, встает D. Rampton (P. 64–100). В противоположность ему White справедливо подчеркивает значение как эмпирической реальности, так и скрытой потусторонности в художественном мире романа.