Олег Смыслов - Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях

Наступило 29 мая — один из самых ужасных дней в моей жизни. В этот день всех пленных разбудили до рассвета и объявили, что нам предстоит пройти до вечера более 60 километров.

Днем солнце палило нещадно, ноги мои начали сильно уставать, и я невольно отстал от того головного ряда. Вот-вот могло случиться так, что я окажусь в хвосте колонны, упаду и конвоиры меня пристрелят. Но скоро колонна стала проходить мимо очередной деревни (наверное, Малиновки), жители которой, как и в предыдущих населенных пунктах, встали плотными рядами на обочине дороги. И этим решил воспользоваться один из молодых и физически сильных пленных. Неожиданно для конвоиров он очень быстро «рванул» в сторону стоявших людей, проскочил через них и скрылся между ближайшими хатами и дворами. Колонну остановили, и несколько конвоиров с собакой устремились за беглецом. Пока конвоиры с собакой не поймали и не расстреляли несчастного беглеца, прошло около получаса, и за это время я сумел немного отдохнуть…»

«Четырнадцатый день плена, — вспоминает Н.И. Обрыньба. — Холм-Жирковский. После десятидневного пребывания за проволокой, где накапливали пленных из числа трехсот пятидесяти тысяч, окруженных немцами под Вязьмой в октябре сорок первого, нас погнали по шоссе на запад. В течение этих десяти дней нам не давали воды, пищи, мы находились под открытым небом. В тот год снег упал в начале октября, стояла холодная, промозглая погода. Здесь мы впервые увидели, как здоровые мужики умирают от голода. Движемся уже четвертый день по Варшавскому шоссе в направлении Смоленска, с передышками в специально устроенных загонах, огороженных колючей проволокой и вышками с пулеметчиками, которые всю ночь освещают нас ракетами. Рядом с нами тянется колонна раненых пленных — на телегах, двуколках и пешком. Хвост колонны, перебрасываясь с бугра на бугор, уходит за горизонт. На местах наших стоянок и на протяжении всего нашего пути остаются лежать тысячи умирающих от голода и холода, еще живых добивают автоматчики, упавшего толкнет конвоир ногой и в не успевшего подняться стреляет из автомата. Я с ужасом наблюдал, как доводили здоровых людей до состояния полного бессилия и смерти. Каждый раз перед этапом выстраивались с двух сторон конвоиры с палками, звучала команда:

— Все бегом!

Толпа бежала, и в это время на нас обрушивались удары. Прогон в один-два километра, и раздавалось:

— Стой!

Задыхающиеся, разгоряченные, обливаясь потом, мы останавливались, и нас в таком состоянии держали на холодном, пронизывающем ветру по часу, под дождем и снегом. Эти упражнения повторялись несколько раз, в итоге на этап выходили самые выносливые, многие наши товарищи оставались лежать, звучали одиночные сухие выстрелы, это добивали тех, кто не смог подняться.

Иногда нас сгоняли на обочину дороги, это делалось с целью разминирования дороги: легкие мины взрывались, но для противотанковых нашего веса было недостаточно, и когда по таким образом разминированной дороге пускали немецкий транспорт, он часто взрывался…»

Город Минск. Лето 41-го. Почти полностью разрушенный бомбардировками, теперь он представлял разбитые улицы и редких местных жителей, бродивших среди развалин с мешками и сумками в поисках пропитания.

Колонна советских военнопленных бредет через город в неизвестность. Вдруг все обращают внимание, «как у легковой, видимо штабной, машины две наши девицы, улыбаясь, о чем-то пытались говорить с молоденьким белобрысым немецким солдатом-шофером. Он в ответ тоже улыбался девицам. На нашу грязную и унылую колонну они не обращали никакого внимания — видно, мы были уже не первыми пленными. На этот раз в молчавшей нашей колонне раздались голоса по адресу девиц:

— Собака ищет нового хозяина…»

Эти слова принадлежат Анатолию Ивановичу Деревенцу. Он же свидетельствовал: «Когда нас захватили в плен, было не до того, чтобы разглядывать своих победителей. Мысли были совсем о другом, о судьбе, которая нас ждет. Люди брели, опустив головы и не обращая внимания на то, что было вокруг. Однако теперь невольно обратили внимание на то, как были одеты и как выглядели те, кто разгромил нашу армию, которую мы считали непобедимой.

Немецкие солдаты производили впечатление сытых, опрятных, в обмундировании, которое ни в какое сравнение не шло с нашим “х/б” второй или третьей категории. У немцев были аккуратные френчи, на ногах сапоги вместо грязных обмоток, в которых щеголяли мы. Сравнение было не в нашу пользу, и это удручало, — почему так? Ведь нам все время твердили о том, что в немецкой армии нет ничего добротного, что все — сплошные эрзацы, что их танки — железные коробки, об этом писала наша пресса. Но, может быть, сильнее всего подействовало на нас, бредущих по пыльным дорогам при изнуряющей жаре, то, как немецкие солдаты из частей, расположенных у дороги, в жаркий день подходили к машине и каждый из них, предъявив какой-то талончик, мог свободно получить флягу пива.