Лариса Машир: Дневник детской памяти. Это и моя война

Когда мы с мамой вернулись в Москву, я снова лежал в больнице. Мне подлечили колено, хотя оно не может сгибаться все равно, и удалили часть осколков. Но другая часть – в руке и ногах – осталась на горькую память о войне, ношу до сих пор с 1 4 лет…

Фрагмент интервью 2000 года.

Горе и трудности всегда сплачивают добрых людей. Я была блокадницей, но это не моя заслуга – так случилось. Во время войны, во время блокады [1]мы, девчонки, бегали по всем лестницам. Двери же открыты, носили крохи хлеба и, главное, – воду людям, которые уже не вставали. Вот так относились друг к другу блокадники.

Я знаю, что такое горе, – я папу мертвого на саночках везла. Вместе с другими бросила его в траншею. Мы были приторможенные все, так организм спасал нас. Иначе мы сошли бы с ума…

Я ходила занимать очередь в булочную в 3 часа ночи, с 6-го этажа по трупам. Потому что все вытаскивали умерших на лестницу, а дальше не было возможности, от голода сил не было. Я была девчонка трусливая и сначала со свечкой ходила, электричества не было. А потом свечки кончились, и я наступала в темноте на головы, на животы, и уже мне не было так страшно.

Я помню однажды стояла в булочной. А народу, как всегда, битком, очередь по кругу, по кругу, и так много раз. И под ногами у меня что-то оказалось, то есть я наступила на что-то, поднимаю – сверточек бумажный, и так он резинкой несколько раз обернут. И вдруг женщина какая-то криком кричит – карточки потеряла. Хлебные карточки! А что такое хлебные карточки? Это жизнь! И вот она их потеряла. Я пробираюсь к ней. И спрашиваю: не это ли она потеряла?! Она буквально выхватила у меня сверточек и так била меня по лицу, так била… Ей говорят, за что ж ты девчонку так бьешь, она спасла тебя. А та не могла остановиться. И я ее понимала, потому что потеря карточек – это верная смерть для семьи. Вот этот эпизод я никогда не забуду.

И как же мы понимали тогда друг друга…

Мне кажется, если бы я не знала, что такое горе, я не имела бы права говорить о горе других, о судьбах других. Вот бывали у нас в передаче «От всей души» [2]герои самые настоящие, потому что преодолели в себе эту катастрофу и остались людьми. И всегда были людьми! Может быть, поэтому я их помню, всех до одного…

Например, однажды среди героев передачи оказалась такая хрупкая, тоненькая Соня Воронович. Эта девочка-подросток во время войны творила чудеса мужества! Когда я вызвала ее на сцену, то увидела маленькую женщину с огромными глазами. Я знала про нее, что она в буквальном смысле на коленях выпрашивала у председателя лошадь. Это доверить лошадь в войну сопливой девчонке! А что она делала? Она собирала стариков из окрестных деревень, свозила их к себе, топила баню, обстирывала и чаем травяным поила! Ведер по 40 воды носила! А потом развозила их по домам. Откуда силы брала эта девочка?!

Нет, женщины в России вообще удивительные! Вот старшая сестра моя Люся, единственная и любимая! У нее же в блокаду сынок родился. Папа наш уже умер. И ведь Ленинград вымирал! [3]Что такое 150 граммов хлеба, и больше ничего! И Люся решила прорываться из Ленинграда, чтобы спасти сына. «Дорогу жизни» [4]по Ладоге еще не открыли. Ей тогда удалось выбраться. Ее пожалели. Только по дороге у нее ребенок умер, и пришлось ей в снегу его похоронить. Попробовала вернуться к нам с мамой, но назад ее в Ленинград уже не пустили. Был военный приказ – ни в город, ни из города! А куда ей деваться? Ехать куда от войны? И вот на какой-то станции ее одна женщина выслушала и сказала: «А поехали к нам»… Добирались они, я знаю, в телячьих вагонах очень долго. Приехали в колхоз, война, работать где-то надо. Сначала Люся дояркой была, потом полеводом, потом агрономом. А ведь перед войной она окончила в Ленинграде институт и музыкальную школу. Она у меня вообще большая умница, она и добрее, и лучше…

А потом, ко всем нашим блокадным бедам, в наш дом попал снаряд, и все – наша квартира коммунальная, где были у нас две маленькие комнаты, – сгорело…