Ярослав Иосселиани: В битвах под водой

Во второй половине Великой Отечественной войны мои земляки, трудящиеся Сванетии, собрали средства на постройку подводной лодки и, когда корабль вступил в строй, обратились к Верховному Главнокомандованию с просьбой поручить командовать им мне.

Свою преданность советской Родине сваны доказали в тяжелые дни вторжения гитлеровцев на Кавказ. Когда фашистские горноальпийские части сделали попытку прорваться в Абхазию, путь им преградили отважные горцы.

Вскоре фронт отодвинулся от гор Сванетии, и те, кто был уже неспособен носить оружие, решили внести посильную лепту в оборону страны.

Подводная лодка получила название «Советская Сванетия», и мы уходили на ней в свой первый боевой поход.

— Разрешите, товарищ командир! — просунулась в дверь вихрастая голова матроса.

— Войди, Паша. — Чем могу быть полезен?

— Хочу вас попросить… — мялся матрос.

— Взять в море, что ли?

— Да, взять, иначе… прямо хоть пропадай…

— Почему же так? Если все, кого не берут в море, должны пропадать, как же тогда воевать?

— Я матросом считаюсь, форму ношу, а в море не пускают… письма все разношу. Что я за матрос? Помогите, товарищ командир…

— Не спится в базе? — отговаривал я. — Разве на берегу плохо? Бомб нет, мин тоже. Шагай себе на здоровье по деревянным тротуарам, разноси письма.

— Я же ни разу не был в море, товарищ командир… А ведь я немножко и фотографирую, могу быть вроде фотокорреспондента. Мечтаю заснять ночной взрыв торпеды и потопление транспорта…

— Все не могут быть подводниками, кто-нибудь и на берегу должен оставаться, — убеждал я Пашу. — Потом, учти, война кончается… погибать сейчас особенно грустно… Потопим транспорт, нас, конечно, станут преследовать. Кто знает, чем это кончится… Подумай еще раз и потом приди ко мне.

— Есть, товарищ командир! — обрадовался матрос. — Когда разрешите зайти?

— Не раньше, чем завтра, — рассмеялся я. — Имей в виду, я еще ничего не обещал.

Назавтра Паша явился ранним утром, и мне пришлось уступить. По моему ходатайству командование разрешило взять его помощником кока. Эта специальность ему подходила. Одновременно он должен был помогать выпускать боевой листок.

Вечером, накануне выхода в море, в клубе бригады для нашего экипажа давали концерт. Однако, к моему удивлению, перед началом концерта в клубе оказалось немногим более десяти человек. В кубрике на берегу тоже не было наших людей. Я пошел на подводную лодку, находившуюся у пирса в полумиле от клуба.

Спустившись в центральный пост, я встретился со старшиной группы электриков. В рабочей форме, с переносной электролампой в руках, он спешил в отсек.

Здесь же возился с механизмами усатый Костенко.

— Почему не идете на концерт?

— На концерт я усих погнав, — ответил старшина.

— А сами почему здесь?

— Я проверяю механизмы, днем не успев… Старшина долго доказывал, что ему никак нельзя идти на концерт, что перед боевым походом нужно все проверить.

Когда я, наконец, заставил людей покинуть подводную лодку и вышел на пирс, меня встретили командир бригады контр-адмирал Колышкин и капитан первого ранга Трипольский. Они сообщили, что обстановка изменилась и подводная лодка должна выйти в море ранее намеченного срока.

— Это к лучшему, Ярослав Константинович, раньше кончим войну, — улыбнулся контр-адмирал.

О Колышкине на флоте ходили легенды. Он первым из подводников-североморцев был награжден Золотой Звездой Героя Советского Союза. Коренной волжанин, сын крестьянина, он начал трудовую Жизнь мальчиком в кожевенной лавке. Потом сбежал от хозяина и поступил на нефтяную баржу. Зимой, когда баржа стояла в затоне, он жадно учился, много читал. Позже по комсомольскому набору попал на флот. Годы, проведенные на Севере, сделали его знатоком этого сурового края. Не было случая, чтобы вновь назначенного командира подводной лодки контр-адмирал не опекал во время его первого боевого выхода.

Строгий начальник, Иван Александрович всегда являлся желанным собеседником для матросов, старшин и офицеров, которые видели в нем не только командира, но, и воспитателя и друга.

Вместе с Колышкиным и Трипольским я был вызван к командующему флотом адмиралу Головко для получения особых указаний.

Когда мы после непродолжительной беседы с адмиралом вернулись на пирс, Глоба доложил о готовности корабля к выходу.

Колышкин и Трипольский обошли все отсеки, побеседовали с матросами и старшинами. Затем экипаж был собран во втором отсеке, и Колышкин обратился к нам с короткой напутственной речью.