Анатолий Стожаров - Ностальгия по Северам

Выросли на картошке и молоке коровы Зорьки. Красавица «голландка», красная, с белыми пятнами, – три дойки по 9 литров: четыре утра, когда стадо выгоняют пастись, в обед мать бегала на пастбище, и вечером, когда Зорька, всегда сама, громко мыча, приходила домой.

А народу-то прибавилось: девки пошли, в 51-м – Танька и Надя – в 53-м. А мы сейчас толкуем о демографической политике. Нет, это явления природные.

Во многом спасла нас тетя Миля, наша нянька и вторая мамка Эмилия Густавовна Керсон. Не то что жрать нечего – жить было негде. И мы три года жили у нее «на квартире».

Деревянный домик, огород и, самое главное, пчелы!!! Два здоровенных сына, молчаливые эстонцы, держали хозяйство. Я, кстати, замечательно ругался на эстонском – «куррат, перкеле, сууре пярасельт». Да мы там все время проводили: отец и мать на работе с утра до вечера.

И сейчас перед глазами здоровенная алюминиевая миска с медом и наломанными сотами, и мы макаем туда ломти хлеба. Но это раз в году, во время качки меда. Хлеб был по карточкам. Большие такие буханки. На вес. Не понять этого сегодняшним покупателям сетевых магазинов премиум-класса. Не тот класс, не тот…

Из магазинных деликатесов – конфеты-подушечки, слипшиеся в единую массу. И совсем сказочные «матрасики» – конфеты «Гусиные лапки».

Опустевшие после депортации села заполонил самый пестрый народ: татары, башкиры, мордва. В июне вовсю гремел Сабантуй. Со всеми фишками – борьба, конные скачки, лазание на столб, разбивание горшков.

Да что там – верблюды ходили! Оренбуржье тоже недалеко.

Природа вокруг была уникальная. В речке с языческим названием Кондурча водились золотые караси размером с тарелку. За селом у малюсенькой деревушки Четыровка был деревянный паром, на котором на ту сторону, в луга, переправлялись в сенокос «люди и кони».

Году в 1964-м мы со Славцом – студенты-первокурсники – заехали на родину… Подходим к деревушке… Да три домика всего. Сидят на завалинке три деда. Старинные такие, в картузах, в черных костюмах, несмотря на жару. Угощают друг друга самосадом. Все путем: коробочка из-под монпасье, там махорочка и сложенная пакетиком газета. «Ну-ка курни моего». Дед курнул и зашелся в кашле. Второй послушал и с видом эксперта: «Хороший кашель». И третий – голосом знатока: «Но редковатый».

«Здорово, деды!» – это мы. «Здорово, коли не шутите.» – и деды сняли картузы. Да раньше так положено было. Мы прониклись.

В августе в пойме, на озерцах и болотинах гнездилась масса уток. Отец был заядлым охотником и приобщал каждого из нас к этому древнему занятию по достижении семи лет.

Выглядело это так: мы уходили в лесопосадку, отец укладывал стволы уникальной двустволки (бельгийский «Пипер Баярд» – фронтовой трофей!) на развилку подходящего дерева, упирал мне приклад в грудь – в плечо нельзя было, ключица слабенькая, и командовал: «Стреляй!» Славка зажмуривал глаза, я, по-моему, тоже, Юрик ползал рядом в траве. «Ба-бах!» Инициация состоялась.

Оружие. Выстрел. Вот тебе и подготовка к армейской службе. В Салехарде я первым делом купил себе одностволку «Иж-18» и с тех пор без охоты не могу.

А вот и мы, все пятеро

Богатая добыча

Отец, кстати, приезжал ко мне в 1975 году посмотреть, как там старший сын на далеком Севере. Поездом до Тюмени и самолетом до Салехарда, а ведь далеко за шестьдесят ему было.

И вышли мы в августе в пойму речки Полябты, и местный охотничий бог послал нам добычу. Честно сбили по утке каждый.

До Славки отцу не добраться было. Норильск. Рудник «Медвежий ручей».

Это он уже после Дальнего Востока завербовался туда, намаявшись на родной Волге электриком в колхозе. Оргнабор так называемый. И вот сидит он в Домодедово: задержка двух рейсов, и две сотни норильчан толкутся вокруг буфетов. Подходит здоровенный бородатый мужик с вопросом: «Первый раз?» Выпили, ясное дело, выяснили детали.

«Ты вот что, паренек, я лечу вторым рейсом, держи ключ, в Алыкеле (аэропорт Норильска) идешь в котельную, спросишь дядю Колю, он покажет мой балок… Возьми бутылку водки и жди меня. Никому не открывай».

Вот такой народ тогда был на Северах. Этот мужик практически потом спас Славку, отговорив, когда его направили на флотационную фабрику. Там три года работы – и ты инвалид.