А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Дмитрий Андреевич был не по годам мудр. Его девиз «Познать в жизни все и запомнить хорошее» приобрел и в моей жизни решающий смысл. Он умел смирять наши мечущиеся души «отцовскими» беседами, и своим спокойствием в неспокойном мире мог показать нам путь, который мы безуспешно искали в сложной жизненной ситуации. Очень редко он бывал резок в своих оценках. Это случалось только тогда, когда попиралась мораль и научная этика. В этих случаях он был непреклонен и строг.

Его научный потенциал и педагогический дар я ощутил на заседаниях им созданного Иркутского регионального геоморфологического методологического семинара. Он с легкостью подвергал анализу доклад на любую представленную тему. Его педагогический такт я испытал, когда подал в собираемый им сборник свою обширную статью. После того, как он ее прочитал, он мне сказал, что в статье надо кое-что исправить. Открыв рукопись, я увидел чудовищную картину. От его правки не было в статье живого места. Она вся была исчерчена редакторскими знаками. Мне стало не по себе от стыда, что я подал рукопись в совершенно неотработанном виде. Больше такого со мной не повторялось. Да! Мы спорили с ним по поводу тех или иных аспектов работы, и порой весьма жестко. Но это уже был чисто научный спор. Любую критику он формулировал предметно и с высоким тактом, я бы сказал, деликатно. Его письма с объяснением своих позиций у меня хранятся, и я их иногда перечитываю, даже цитирую в своих лекционных занятиях студентам.

Вспоминаю еще один эпизод его педагогической деятельности. Как-то на предзащите одной докторской диссертации я очень резко выступил с жесткой критикой. После заседания Дмитрий Андреевич отозвал меня в сторону и провел аккуратное разъяснение, суть которого заключалась в том, что ученые должны уметь слушать и уважать чужое мнение, если оно достаточно аргументировано. Единомыслие убивает науку, заводя ее в тупик. Это я запомнил на всю жизнь.

Иркутский этап в научном росте Дмитрия Андреевича был, воистину, золотым. Там он создал лучшие свои работы по теории геоморфологии. Академгородок явился инкубатором его докторской диссертации. Ему обязаны своим местом в научно-педагогическом геоморфологическом доме очень многие в ту пору начинающие свой тернистый путь молодые ученые Э. Г. Коломыц, Г. П. Скрыльник, Е. Н. Дибцев, В. А. Войлошников, Я. Я. Клейн, С. С. Осадчий, И. Б. Петров и, конечно, я сам. Именно там он вырос в выдающегося организатора Геоморфологической комиссии РАН.

В поле с Дмитрием Андреевичем мне пришлось работать всего один краткий сезон, когда мы готовили экскурсию в Приольхонье и на о. Ольхон к IX Пленуму Геоморфологической комиссии осенью 1969 г. Меня удивляло то обстоятельство, что он, внимательно наблюдая за изменением геоморфологического ландшафта, редко доставал полевой дневник для фиксации полевых наблюдений и не имел фотоаппарата. Но при определении объектов экскурсионной демонстрации он всегда проявлял детальную осведомленность в предмете исследования и находил главное, что надо выделить и предложить к дискуссии. Кроме того, он всегда обращал наше внимание на эстетическую строну наблюдаемого геоморфологического ландшафта. Во всем увиденном в поле находил романтические мотивы, которые отображал в стихотворной форме.

В общении с выдающимися учеными, прибывающими к нам из-за рубежа, он оставался прежним свободным и раскованным человеком, как и со всеми нами в обычной обстановке. Он одинаково легко находил общий язык и с рабочим в партии, и с академиком, обремененным званиями и наградами, сохраняя при этом высокий интеллигентный уровень. Вспоминается эпизод приема в доме Тимофеевых профессора Дурбанского университета Л. Кинга. После скромного, но сугубо научного приема в лаборатории у Н. А. Флоренсова и научной экскурсии по Байкалу, был запланирован обед в семье переводчика его знаменитой книги «Рельеф Земли» Д. А. Тимофеева. Татьяна Михайловна, его супруга, пребывала в легкой панике, так как в магазинах полки были пустыми, а в домашнем холодильнике «гуляла мышь на аркане». Времена были голодные. Вызвался помочь один из научных сотрудников Стас Обухов. У него были связи с директором нашего гастронома. Через 15 минут Стас принес двух куриц и обед состоялся в лучших традициях русского застолья с обсуждением сравнительной характеристики озера Байкал и аналога его в Африканском рифте озера Танганьики.

Дмитрий Андреевич был не только талантливым ученым и организатором науки, но обладал чудесным даром притягивать к себе людей. По праздникам или просто так в его доме часто бывали шумные вечеринки. Собиралась в основном академическая молодежь. Он был всегда тамадой и мастерски управлял разухабистым коллективом. Он любил сам петь, много знал песен и романсов, но и давал разгуляться всем остальным членам «временного коллектива». В его компании всегда было свободно, тепло и весело: песни под гитару, рассказы «бывалых» и всякие трали-вали перемежались с научными дискуссиями, писанием коллективных статей и обсуждением последних социальных новостей. Дни и ночи, проведенные с Дмитрием Андреевичем в иркутский этап его жизни, я вспоминаю как лучшие годы своей жизни.