Была еще история, которая описана у многих мемуаристов, история взаимоотношений Бориса Пастернака и Бориса Ливанова, был такой народный артист СССР. В самый суровый период нобелевских гонений он на правах друга Пастернака во время одного из обедов на Большой даче именно в гостях у Пастернака, будучи под мухой, начал охаивать близких Борису Леонидовичу женщин, и, в частности, Ольгу. Некоторые участники застолья тут же подхватили эти речи.
Вспоминает Ольга: «Эти антисоветские лица (это обо мне и Ариадне) дискредитируют и губят талант их друга Пастернака. Такой лжи и мерзости я уже им не прощу», – заключил рассказ Боря. При мне он стал писать резкое письмо-отповедь Ливанову, которое я привела в своей книжке. Тогда же Борис Леонидович написал короткое, но выразительное стихотворение в адрес двуличного окружения Большой дачи: «Друзья, родные – милый хлам…»
И вот, судя по всему, это самое письмо-отповедь, опубликованное в книге Ольги Ивинской, и вызвало злобу и негодование сына, Василия Ливанова, того самого Шерлока Холмса, знакомого многим по кинематографу. В своей статье для журнала «Москва», которая плавно переползла в его книгу, он крайне нелестно отзывался и об Ольге, и о самом Борисе Леонидовиче.
И вот, в итоге Митя прочитал эти гадкие ливановские выпады, к примеру: «Ивинская прикинулась умирающей и пожелала сказать Зинаиде Николаевне последнее прости» и был в ярости. Неожиданно для всех решил, в традиции русского офицерства, вызвать Василия Ливанова, уже популярного на тот момент артиста, – к барьеру. Единственное, что было не ясно – на чем драться: на шпагах, на пистолетах или просто на кулаках. О последствиях или о какой-либо опасности Митя тогда и не думал: главное было отстоять честь матери. Митя и Ира буквально боготворили Ольгу Всеволодовну и любили ее не обычной простой ребячьей любовью, а фанатично.
Наташа и Сергей Алимовы оказались неким связующим звеном – в тот период они дружили и с Митей, и с Василием – и поэтому Митя обратился именно к ним. Он искренне уговаривал их устроить эту самую дуэль в мастерской Сергея. Дело в том, что мастерская Алимова находилась на одной лестничной клетке с той мастерской, в которой со своей женой, художником анимационного кино, проживал Ливанов.
Со временем, конечно, все улеглось и как бы утихло, идея дуэли сошла на нет. Невольно вспоминаются строчки Владимира Высоцкого:
«Дуэль не состоялась иль перенесена…»
Но Митя и Василий так и не встретились. Судьба сберегла их обоих, а то, несомненно, была бы – как минимум – страшная драка…
Кое-что об этом доме также вспомнила и рассказала мне Лена.
«Ханум – Татьяна Валерьевна Стрешнева – была хорошей приятельницей Ольги Всеволодовны.
Она занималась поэтическим переводом восточной поэзии, отсюда – Ханум. Переводили по подстрочникам, работа приятная, все дело в заказах. Митя занимался тем же, и о заказах этих они подчас заботились совместно. Ханум писала и свои стихи, был даже издан небольшой сборничек ее лирики.
Было еще одно, негласное ее прозвище – Вдова. Татьяна Валерьевна Стрешнева была вдовой поэта Ярослава Смелякова, и это вдовство каким-то образом стало ее статусом, который она поддерживала.
Держалась она рядом с Ольгой Всеволодовной с неким посылом схожего вдовства, ничего похожего не было, но выглядело это даже трогательно. Про Смелякова рассказывали, как про человека угрюмого, мрачного, необщительного, да и каким еще ему быть после трех сроков и фронта. Ханум же – полная ему противоположность – дама светская, наводнявшая, к его неудовольствию, дом гостями и застольями. В 1972 году Смеляков умер, Татьяна Валерьевна стала вдовой и, будучи литератором, переводчиком, осталась жить на их даче в Переделкино.
Ханум занимала половину дачи, и пресловутый кабинет с камином, в котором застрелился Фадеев, находился на ее половине.
Вторую половину дома занимала писательница Чертова. Чертова – это псевдоним, настоящей ее фамилии я не знаю, тогда ей было уже под 90 лет, а рассказывали, как она «со товарищи» после революции ездила по деревням насаждать атеизм, где их чуть не поубивали. Она была страстно привязана к своей собаке, драчливому псу, ходила за ним по поселку, искала, лечила, сетовала на его поведение.
Когда я познакомилась с Ханум, золотая пора ее праздников прошла, остались лишь отголоски, приемы хозяйки открытого желанного дома. Я узнала ее уже немолодой, и тем не менее она была обаятельна, кокетлива, внешне легкого нрава, любила «газовые» полупрозрачные платья, застолья, гостей. На самом деле у нее была далеко не радужная и не простая жизнь с очень проблемным сыном от первого брака и не менее проблемной невесткой, которую она терпела. Ханум одна содержала весь дом, и эту двойку, и в придачу трех крупных собак. Сына она обожала, не видела и не хотела видеть его безделье, наклонности. Никаких помощниц по хозяйству не было. Ханум работала, покупала, готовила, мыла, стирала и снова работала. В общем, она держалась на высоте.
Читать дальше