Александр Борун - Работы. Мемуар

Когда я уже работал на ПУЛе, меня вызвали повесткой в военкомат и объявили, что призывают в армию. Но в тот, первый раз не дошло, кажется, даже до медкомиссии, они набрали больше законопослушного народу, чем требовалось. На следующий год вызвали опять, и на этот раз заставили проходить медкомиссию. Честно говоря, я не старался проходить её как можно быстрее. А очень быстро и не получилось бы. В поликлинике в любой кабинет очередь, и, хотя теоретически призывники проходят без очереди, практически это трудно сделать. Никакого сопровождающего ни от военкомата, ни от поликлиники не было, а отпихивать от двери врачебного кабинета старушек я не умею. В общем, время, отведённое повесткой (кажется, это была неделя), кончилось, а я ещё не прошёл всех врачей. Пришёл в военкомат и попросил продлить повестку или выдать новую. А то у меня не будет оправдания отсутствию на работе. – Какая тебе ещё работа?! – сказал военком. – Считай, что ты уже уволен с этой работы. Ты в армии. (Oh, oh. you're in the army now, ага). – Похоже, они как-то отчитываются за количество повесток или дней, пропущенных вызванными повестками работающих, в общем, экономят они их. Раз так, я не стал напрасно возражать и просто на следующий день вышел на работу. Сначала никаких санкций не последовало, а потом меня вызвал парторг или как там называется глава партийной организации (комитета?) завода. Если в партийной организации парторг, то в партийном комитете партком? Нет, партком – это сам партийный комитет 49. Нусутх. Главное, я уже по возрасту даже в комсомоле не состоял (так, дайте посчитать, выход из комсомола по возрасту происходит в 28 лет, значит, это уже после 1984 года, на заводе я работал уже больше шести лет), а в партию и не собирался вступать. С какой стати меня вызывает именно этот начальник, который теоретически ко мне не имеет никакого отношения? 50Я как-то не подумал, что дело в военкомате. Думал, они, как в прошлый раз, махнули рукой, набрав достаточно много призывников. Прошло много времени, наверное, неделя, но, оказывается, это у них как раз такое время реакции, и военкомат настучал в партком. А как же? Ведь партия руководит всем, в том числе должна решать наметившееся противоречие между интересами завода и армии. В пользу армии, естественно. Хотя партком завода. Кабинет был впечатляющий. Не с футбольное поле размером, но таких больших я раньше не видал. И позже тоже. Ни у какого директора НИИ. Не знаю, что тогда у директора завода ПУЛ, ведь у него, само собой, должен быть больше? Похоже на аудиторию или зал заседаний, но без возможности организовать заседание, разве что не сидя заседать, а стоя. Не заседание, а застояние. Партийное собрание? Чтобы не очень долго? Что ж, рациональненько. Впрочем, может, на собрание приходят со своими стульями, откуда мне знать. Нусутх. У дальней стены стоял один стол, кажущийся на таком расстоянии небольшим, ну, нормального размера. Лица парторга, сидевшего за столом, я не запомнил. Плохая память на лица. Но, может, и не разглядел издалека. Однако акустика в пустом кабинете была замечательная, я его очень хорошо слышал. Хотя остановился у самой двери. Поздоровался, а он не ответил и не пригласил подходить поближе. – На тебя, – сказал секретпарт, – поступили нарекания. Уклоняешься от призыва. – Вовсе нет, – возразил я. – Повестка кончилась, а они не выписали новую. – Чтобы больше такого не было, – лаконично сказал партсекр, никак не отвечая на мой жалкий лепет и вообще никак не показав, что услышал. И отпустил меня мановением руки. Видимо, у него была стандартная схема поведения с вызванными, не включающая дискуссии. Я понимаю, начальственное время надо экономить 51. А вникать во все вопросы напряжно.

Делать нечего, пошёл в военкомат. А там военкома нет, только какие-то канцеляристки, и они не понимают, кто и зачем меня вызвал. Тем более никакой повестки я им не показал, у меня ведь её нет. Военком, говорят, поехал на мандатную комиссию с призывниками. А вас, наверное, вызвали, чтобы вклеить мобилизационное предписание 52. – Наверное! – обрадовался я. Не то чтобы захотел получить мобилизационное предписание, я вообще не знал, что это такое, но если они на мой счёт заблуждаются, то зачем возражать. Им явно было лень копаться в каких-то бумажках и определять, кто я и какое имею к ним отношение. А я, по большому счёту, не знал, зачем меня вызвали, и вызвали ли. По идее, должны бы дать всё же повестку на дальнейшее прохождение медкомиссии, но кто их знает? – Давайте военный билет, – сказали мне и вклеили перед самой задней корочкой ярко-красный листочек с текстом. Тут открылась дверь и стали входить призывники, с которыми я вместе проходил медкомиссию. А после половины призывников вошёл военком. Я обошёл первых вошедших так, чтобы они оказались между ним и мной и вышел за дверь, слыша, как сзади канцеляристки возмущаются, что он вызывает людей, а им не сообщает, зачем. А пока он на них отвлёкся, я и ушёл. Пусть ругаются. Мне его не жалко. Действительно, вызвал – через секрепата – и не сказал, зачем. В том числе, мне. Для канцелярских работниц же я «ушёл», то есть перестал существовать в поле внимания, с того момента, как они отдали мне военный билет. А у меня было готовое оправдание для следующего вызова в партком. В военкомат ходил, получил – как его? – мобилизационное предписание, ага. Могу предъявить. Претензий мне не высказывали. Вообще больше ничего не сказали.