Владимир Лазарис - Три женщины

Получив в Израиле квартиру на первом этаже, Иоффе от нее отказалась. На вопрос «почему?» она ответила, что боится воров. «Поставьте на окна решетки», -сказали ей. «Спасибо, за решеткой я уже просидела двадцать восемь лет».

Шимшон Розенбаум, получивший религиозное образование в знаменитой Воложинской ешиве, а юридическое — в университетах Одессы и Вены, до Первой мировой войны был участником всех сионистских конгрессов, а в 1906 году, уже после Маниного отъезда из России, был выбран от Минской губернии депутатом 1-й Государственной думы. После роспуска Думы Розенбаум вернулся к адвокатской практике и выступал защитником по искам евреев, пострадавших от погромов. В начале Первой мировой войны Розенбаум переехал в Литву, где был избран председателем Сионистской федерации, потом — депутатом литовского парламента, а в 1919 году стал заместителем министра иностранных дел Литвы и вошел в состав литовской делегации, принимавшей участие в подписании Версальского мирного договора.

В 1924 году Розенбаум репатриировался в Палестину, где стал председателем тель-авивского мирового суда.

После встречи с Розенбаумом Маня почувствовала, что круг ее жизни замыкается.

Почти полвека спустя такое же чувство было и у Маниной внучки Алоны — дочери Геды. Алона вышла замуж за популярнейшего израильского эстрадного певца Арика Айнштейна, вместе с ним прошла весь путь местных хиппи, потом развелась с ним, вернулась в «лоно иудаизма» и поселилась в Иерусалиме в квартале ультраортодоксов Меа Шеарим* — неком подобии того штетла, из которого вышла семья ее бабушки Мани. А круг жизни Геды Шохата замкнулся, когда ему было 56 лет.

«Геда (…) придерживался такой философии: если ты больше не нужен обществу — покончи с собой», — написала его сестра Анна. Своей философии Геда не изменил. В 1967 году генерал Гидеон Шохат, один из основателей израильских ВВС, застрелился.

Это ли не семейный рок.

В 1948 году, в самый разгар боев Войны за Независимость, когда Мане было уже семьдесят лет, вооруженные арабы схватили ее в одном из кварталов Иерусалима, завязали ей глаза и отвели в свой штаб. Там она стояла перед арабским командиром с высоко поднятой головой, едва доставая ему до пояса.

— Мы тебя убьем, — сказал арабский командир.

— Почему?

— Ты что, не знаешь, что мы убиваем евреев?

— Меня вы не убьете.

— Это еще почему?

— Потому что я вам не сделала ничего плохого.

Арабы захохотали.

— Отпустите эту сумасшедшую еврейку, — сказал командир. — Она и так скоро подохнет.

А Маня прожила еще целых тринадцать лет, до 1 февраля 1961 года.

«Она была фигурой чрезвычайно сложной, будто сошедшей со страниц русского романа девятнадцатого века. История ее жизни вобрала в себя (…) все основные черты, включая противоречивые (…) истории сионизма», написал о Мане израильский журналист и писатель Амос Элон в своей книге «Израильтяне: отцы и дети». А Мэри Сыркина, американская исследовательница, друг и биограф Голды Меир, написала так: «Я не знаю ни одной женщины, которая могла бы сравниться с Маней по сюрреализму и экстравагантности тех авантюр, которыми она добивалась своих самых, казалось бы, недостижимых целей».

Незадолго до смерти Мане передали письмо, пришедшее в Тель-Авивский университет из Лондона от историка Джереми Шнейдермана.

«Мне только что стало известно, — писал он, — что Маня (Мария) Вильбушевич, известная руководительница Еврейской независимой рабочей партии в Минске, все еще жива и находится в Израиле. Я хотел бы связаться с ней». Больше всего историка Шнейдермана интересовали подробности встречи Мани с министром внутренних дел Российской империи фон Плеве в 1902 году.

Надев очки, Маня начала читать. Дойдя до слов «все еще жива…», она закашлялась от смеха.

— Историк прав, незачем доживать до восьмидесяти лет.

— Восьмидесяти двух, — уточнила дочь.

— И ты права… — кивнула Маня. — А ведь я сотни раз встречалась лицом к лицу со смертью, смотрела ей в глаза, хотела ее приблизить собственными руками — и вот сижу дожидаюсь, пока Бог меня приберет.

— Ты что, хочешь отвечать перед Богом? — усмехнулась дочь.

— Нет, не хочу.

— Почему же?

— Нечего прошлое ворошить.

Маня в Палестине (1905)