Галина Сафонова-Пирус: Родники моих смыслов

В самом начале написала:

«И совестно мне, – совесть зарит, – но хочу, хочу избавиться от этого стыда-незнания». А теперь спрашиваю себя: дало ли вот это скромное «расследование» утешение и с каким чувством передаю его потомкам? Казалось бы, сделала всё, что могла, но осталось, не ушло смущение: ну почему не взялась за это раньше, когда были еще живы родственники, – сколько б интересных страниц вписалось теперь! И всё же, все дни, когда слагала своё повествование с именами предков, словно вызывала их души, вглядывалась в их лица, глаза. И оживали! Оживали и улыбались с теплой благодарностью, что вспомнила о них.

В Поминальной молитве православных священников, под которую уходили в небытие мои предки, есть вот такие слова: «Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечнаго преставившегося раба Твоего… и отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольные его согрешения и невольныная… и даруй ему причастие и наслаждение вечных Твоих благих, уготованных любящым Тя…»

Так, может, и я должна хотя бы иногда просто произносить имена ушедших, – Василий Петров Болдырев, его жена Аксинья, сын Егор, жена Егора Ульяна, их сыновья Алексей, Гаврила…», – благодаря их за то, что эстафетой, из рода в род передавали шанс даровать жизнь и мне.

Использованные источники: ВИКИПЕДИЯ Сайт: Ракитин А. С. «Охочие люди Северской Украины в Смоленскую войну 1832—34 годов». Материалы Орловского и Брянского Архивов.

1953-й год. Виктор пишет роман «Троицын день».

«Его путь к «Троице» – повествование о моём брате Викторе Сафонове (1928—2013), посвятившему жизнь написанию романа «Троицын день», в котором прослеживал пути русской деревни с начала 20 века, в послереволюционные годы, в период коллективизации тридцатых годов, а также участие героев романа в Великой Отечественной войне 1941—45 годов. Писала по дневниковым записям, воспоминаниям, телефонным разговорам и монтировала (термин моей профессии), не предваряя пояснениями и кавычками, надеясь, что читатель сам поймёт, что есть что.

Привет, братец! А мы на даче, Агнешка нас привезла и вот сейчас внучку на качелях качаю. Нет, у нас тепло, солнышко светит, а у тебя? Вот и хорошо. Ага, завтра иду закупать продукты для тебя. Ладно, успокойся, не так уж это мне и трудно. Конфет каких купить? Ну да, знаю, «Алёнка» называются. А еще каких? Хорошо, сама посмотрю. Пресервы из горбуши брать? Хорошо, не буду. Творожку вкусного в банках, шоколадного плавленого сыра и, конечно, котлеты из трески испеку, зельца «Деревенского» куплю, да? Ой, аж два килограмма! Ну да, если заморозишь, а потом… Всё, заказ принят, но пока выползай-ка на солнышке погреться! А ты потихонечку, помаленечку, со своим Кейтом поговоришь. Ага, на этот раз я сама всё привезу. Да ладно, возьму сумку на колёсиках, так что не надорвусь. Пока, до вечера, до «спокойной ночи»!

И то был последний телефонный разговор с братом.

Мой отец, Сафонов Семен Афонасьевич.

Конец сороковых, начало пятидесятых годов прошлого века. Отец наш, хотя и возвратился с войны, но уже в 46-м от медленной парализации после ранения и контузий умер в госпитале Москвы. Старший брат Николай, тоже фронтовик, учился в Ленинградском институте и к нам приезжал только на каникулы, так что, по сути, Виктор стал мне отцом. Тогда он работал в деревне под Карачевом преподавателем физкультуры и, приезжая домой, привозил мне гостинец, – несколько пряников… нет, тогда они назывались жамками, и почему-то всегда были чёрствыми, но когда я залезала на печку и подолгу их грызла, то казались настоящим лакомством.

Да, было голодно, да и товаров «первой необходимости» не хватало. А Виктор, которому двадцать три года, уже пишет свой роман, с трудом доставая ленту для печатной машинки, которую привёз из Германии старший брат Николай, а вот с бумагой совсем плохо. Но как-то Женя, будущая его жена, прислала из Смоленска, где училась в Медицинском институте, две пачки бумаги («Пиши, мой дорогой!»), а денег, чтобы получить посылку (И почему получателю надо было платить за неё?) у нас не было. И всё же наскребли, получили, а через какое-то время – еще одна, мне, из Москвы, а прислал её мой поклонник Юрка, который в тот год поступил в военную Академию. И снова сбились на получение, а в ней – килограмма три серо-зелёного пластилина («Лепи, моя дорогая!»). Ну да, я же так мечтала научиться ваять! Вот потом и лепила с увлечением руки, ноги… А как-то заинтересовался моим творчеством Виктор, посмотрел, посмотрел на только что изваянную мною серо-зелёную ступню, а потом загнул один палец верх, на другой прилепил что-то вроде мозоли, маленький подогнул, ближе к пятке сделал несколько вмятин… и странно, моя вроде бы правильная, но безжизненная ступня ожила! И то был урок, преподанный братом: если в «творении» нет следов жизни, то зачем оно? И это осталось во мне на всю жизнь. А тогда изваяла я еще и голову, которая потом долго валялась на чердаке и каждый раз пугала того, кто туда лез.