Максим Траньков: Две стороны одной медали

В тот же момент случилось событие, в корне изменившее мое отношение к катанию, давшее толчок всему, что произошло со мной потом: в Пермь приехала с показательными выступлениями сборная России по фигурному катанию. Я увидел катание Елены Бережной и Антона Сихарулидзе, и у меня будто тумблер в голове переключился – я захотел кататься, как он. Меня поразило все: его манера, программа. Это была магия…

Мне кажется, тогда я первый раз увидел настоящее фигурное катание. Конечно, я занимался, и много занимался, и ездил по соревнованиям, и видел каких-то местных звезд. Конечно, я что-то смотрел и по телевизору. И тут катание Бережной и Сихарулидзе вживую. Я стал их фанатом, года два вырезал плакаты из журналов и вешал на стены – они как раз тогда были на пике, начинали выигрывать, шли к Олимпиаде. И если раньше меня скорее заставляли смотреть фигурное катание по телевизору, хотя я с большей радостью разглядывал обои, чем то, что было на экране, то теперь все изменилось.

Я стал копировать стиль Сихарулидзе: всматривался, как он держит партнершу, руки, какая осанка. Прямо сдирал и начал очень похоже кататься. Меня даже называли пермский Сих. Плюс Ксюха была очень красивой и артистичной – идеальная партнерша, и у нас начало весьма неплохо получаться. Да так, что Валерий Николаевич стал лично нами заниматься, не его жена или помощники, а он сам – тренер взрослых спортсменов. Это нам льстило. Естественно, мы стали лучше выступать и даже попали на юниорское первенство России, где неплохо выступили. И хотя мы заняли там, кажется, место 7, но при этом были самыми младшими, и это был неплохой результат. Тем более что мы обыграли ребят постарше. Я впервые по-настоящему горел фигурным катанием, обрел вкус к победам.

Тогда было модно уезжать тренироваться из Перми в Санкт-Петербург. Первой уехала Таня Тотьмянина, будущая олимпийская чемпионка – мы катались на одном катке, учились в одной школе. В тот момент она была уже очень сильной одиночницей, мастером спорта, и поехала в Питер в парное катание. Это было «вау», воспринималось исключительно как то, что она вырвалась из Перми.

Питер – родина фигурного катания, считалось, что там была лучшая школа: тренеры Мишин, Москвина, все чемпионы были питерские. Бережная – Сихарулидзе, Казакова – Дмитриев, Шишкова – Наумов – фамилия на фамилии, имя на имени. Еще и Тотьмянина уехала. После нее сбежал еще один одиночник Андрей Грязев, к Мишину. Это был скандал: всех бросил и уехал. Но попасть в Питер было пределом мечтаний. И он не ошибся – стал чемпионом мира среди юниоров, выступал на чемпионатах Европы и мира. Этого бы он не смог достичь, оставаясь в Перми.

Мы к этому времени уже очень хорошо катались, ездили на чемпионаты, неплохо выступали на этапах Кубка России, как раз соревновались с питерской парой Рассказова – Моргунцов, которые тренировались у Игоря Борисовича Москвина. Это была хорошая пара, кандидаты в сборную. Где-то они нас обыгрывали, где-то мы их. Мы знали, что Игорю Борисовичу нравилось, как мы катались, он дал понять, что хотел бы нас видеть у себя. Каким-то образом об этом узнала мама партнерши, она очень близко общалась с мамой Тани Тотьмяниной, Натальей Васильевной, – видимо, та закинула удочку, и он дал добро. Тетя Маша, мама Ксюши, пришла к нам поговорить, что есть вариант поехать в Питер к Москвину. Мы, конечно, обрадовались – такой шанс!

– Ты сможешь вот так бросить Тюкова? – спросил отец.

– Не знаю.

– Надо все делать порядочно, мы должны поговорить с ним сначала. Убегать нельзя, я думаю, он поймет, но даже если не поймет – ты все равно поедешь, но не тайно. Мы должны ему сказать. Он столько тебя вел, он тобой занимался, он в тебя верил.

Тюков расстроился, но отпустил, понимая, что возможностей в Питере у нас явно будет больше.

НИКОГДА НЕ СТОИТ ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ ЗА СПИНОЙ, НЕЛЬЗЯ ПРЕДАВАТЬ, ТОЛЬКО ЧЕСТНО ИДТИ ВПЕРЕД.

Я пришел на каток счастливый, как никогда, и тут же увидел тетю Машу – маму Ксении.

– Тюков нас отпускает! – с улыбкой сказал я ей, пока Ксюша переодевалась. – Мы с ним поговорили, и он все понял…

И вдруг понимаю, что пока я это говорил, тетя Маша бледнеет, у нее меняется выражение лица. Я удивился, ведь все же хорошо, но значения не придал столь странной реакции, мало ли что случилось, да и тренироваться надо было.

А потом наступило 12 апреля. Я навсегда запомнил эту дату – День космонавтики и день рождения Ксюши. Помню, я пришел на каток, это было воскресенье – день тренировки, принес подарок, а ее нет. Опять же я сначала не придал этому значения: ну, может, день рождения, опаздывает… хотя очень странно.