Александр Мешков: Непридуманная история Комсомольской правды

Cлужащие приюта, заносчивые, пузатые дядьки, относятся к нам, безродным лимитчикам, свысока, примерно как москвичи к таджикам. Мы, заискивающе улыбаясь, с поклоном приветствуем их. Перед уходом мы наводим идеальный порядок, тщательно заправляем койки, моем полы. Я два раза перемывал, как салабон стройбата. Луиса, дежурного по корпусу, не устраивало мое усердие. В приюте нас кормят два раза в день: завтрак и обед. Я не знаю, как называется блюдо, которое я вкушал три дня подряд, но ингредиенты я вычислил. В нем было: вермишель, капуста, картошка, морковка, дыня, зеленый горошек и маленький, с мизинец младенца, кусочек мяса. Но многие обитатели рады и такому угощению.

Поиск работы результатов не давал. В основном я «пробивал» строительные организации. Каждый хозяин первым делом спрашивал меня «экстранхерию», муниципальную регистрацию по-нашему, «пермисо резиденсиа» — вид на жительство и еще «пермисо траваха» — разрешение на работу. А где я им эту «экстранхерию» найду, если я никого пока тут не знаю. Те, кто приезжает к своим ушлым родственникам, ранее закрепившимся здесь, делают этот документ в течение недели. К тому же в Испании требуются в основном девушки: квартиру убирать, за детишками приглядывать, и еще на консумацию (клиентов на бухало разводить). Мой болгарский друг Андрей вскоре устроился на стройку, у него было разрешение. А я остался один в своих творческих поисках. Но кто ищет и не сдается, тот всегда найдет.

И я таки нашел работу в помидорных теплицах предпринимателя, капиталиста, эксплуататора Бони. В его теплице царил какой-то пролетарский интернационализм! С каждым работником «плантатор» дружески обнимался, а каждую женщину целовал в щечку. В бригаде, человек 20, в основном — румыны и поляки. Но есть две женщины из Болгарии Бетти и Росси. Есть даже один испанец Хосе. Он приехал откуда-то из Сьерра-Невады. Там тоже с работой туго. Они работают здесь уже не первый год, с конца августа по июнь. Летом разъезжаются по домам на побывку.

Мое новое рабочее место, огромная теплица, бескрайнее поле площадью 30 000 квадратных метров. Я работаю ботаническим хирургом: делаю обрезание помидорным кустам. У меня — техеро (ножницы) и кучуе (нож). Бригадир Хуан, кряжистый испаский мужик, как надсмотрщик, не отходит от меня ни на шаг: боится, что я обрежу лишнее. Помидоры растут гроздьями, как виноград. Кусты возносятся к потолку, обвивая тросы, словно виноградные лозы. Каждая гроздь должна состоять не более чем из восьми цветков, бутонов или плодов. Лишние веточки безжалостно обрезаются. Потом, когда пройдешь ряд, граблями все это собирается и выносится. Сказать, что работа в теплице невыносимо тяжелая, было бы преувеличением. Здесь все автоматизировано: полив, удобрение почвы. Спелые помидоры отвозим на тележках в цех переработки. Там вручную отбираем самые красивые, моем их и складываем по 20 штук в ящики. Остальные на переработку. Представьте себе, целый день ты тупо обрезаешь кустики, а конца плантации не видно. Это вроде как заниматься сексом с нелюбимой и некрасивой женщиной в металлургическом цеху, в фуфайке, возле домны. Вроде и не трудно, но скучно. Ждешь, когда же закончится рабочий день и можно будет окунуться в бассейн. И еще жарко и душно очень. Теплица все же…

Работаем каждый день, без выходных, с 8 до 12. Пару перекуров Хуан позволяет сделать. Потом сиеста до 4 часов, хоть обкурись. А после четырех снова в поле, до тех пор, пока Хуан не скажет «Финиш! Вольно. Разойдись!» В субботу работаем до 13, потом личное время. Можно письмо на родину любимой девушке написать, заняться физподготовкой, почитать книгу, привести в порядок форму одежды.

Зарабатывают ребята здесь по 36 евро в день. Мне положили — 20, потому что я не всегда обрезал то, что надо. Да я и этому рад, ведь сеньор Хуан вообще уже в первый день хотел со мной, с криворуким, расстаться. Но главный «эксплуататор» Бони сказал, усмехнувшись: «Пусть учится». Ну, спасибо тебе, капиталист!

Вечером, после того, как я всласть натанцевался со шваброй, разомлевший от труда, прилег на своей койке, спрашиваю соседа-румына Грегоре:

— Ну, а как вы проводите досуг? Театры, кино, читальные залы здесь поблизости есть?

Грегоре смеется. Щелкает себя пальцем по горлу и показывает поступательными фрикционными движениями тазом еще один неприличный международный жест, обозначающий, как я понял, некую форму распутства.

Едва мы с Грегоре вошли в бар в селении Алихидо, из полумрака на нас с любопытством уставились двадцать пар изумительных, искусно раскрашенных девичьих буркал. Короткие юбчонки, едва прикрывающие животы, вызывающие шортики, более похожие на трусики стринги, топорщащиеся от внутреннего содержания топы. Бабье царство. Право, даже неловко как-то от такого пристального внимания. Я чувствовал себя истинным арийцем, случайно забредшим в африканский бар. Не успел я сказать барменше слов приветствия, как ко мне за стойку подсела девочка-ангел, неписаной красы, точно сошла с обложки журнала «Playboy».