Виктор Фомин - Семь бед (рассказы)

- Нет, ни выстрелов, ни криков не слыхать, - ответил сержант.

- Командир, вяжи этому козлу руки и бросай, пошли искать, потом перевяжем, - обеспокоенно сказал Вовка, - Ты как, сержант, голова не кружится? Присмотришь за этими?

- Нормально, идите. Может, проедет кто, остановлю. Да и наши скоро должны быть, наверняка навстречу выехали.

С той стороны дороги, куда убежали Сергей с бандитом, лес подступал близко, но был не особо густым. Примятая трава хорошо показывала, кто, как и куда двигался по ней. Мы прошли метров триста, трава пошла поменьше, следы стали теряться.

- Эх, жаль Дикушки твоего нет больше, враз бы всех сцапал и нашел... вздохнул Жук, - Давай, стрельни, что ли?

- Патронов осталось пять штук, кричи лучше, я послушаю.

Жук сложил руки рупором, громко и длинно закричал "Серега-а-а!" Откуда-то слева отозвалось еле слышное "А-а-а..." Мы бросились в том направлении, пробежали метров сто, Жук опять закричал. Ответили уже много ближе, но голос был не знакомый и человек кричал, словно нехотя. Мы недоуменно переглянулись и двинулись туда, разойдясь в стороны и стараясь не шуметь. Через некоторое время Жук лег и сделал мне знак "Смотри вправо". Я присел за куст, вгляделся, ловя чужое движение. Но тут Вовка поднялся и крикнул мне:

- Пошли, это Гвоздь!

Я поспешил за ним и увидел медленно идущего связанного человека в грязной джинсовой куртке, а за ним... Серегу я узнал только по форме. Вместо лица у него было кровавое пятно. Он шел качаясь, прижимая обе руки к голове... Жук не вникая в подробности с ходу пнул задержанного в живот, отчего тот упал, скрючился и его стошнило. Я проскочил мимо, к Сергею, которому Вовка помог сесть, осторожно разглядывая. Кровь лилась из здоровенной раны, перечеркнувшей его лицо со лба до подбородка. Мы, стараясь причинять поменьше боли, отерли кровь и, пока я зажимал края страшной раны пальцами, Вовка перевязывал голову друга остатками бинта. Сергей все время пытался что-то сказать, но воздух вырывался из разрезанной щеки, кровь заливала ему рот и ничего разобрать было нельзя. Мне показалось, что я понял его беспокойство и сказал:

- Тихо, ничего не говори, не пытайся, ты мешаешь нам. Глаз твой цел, просто кровью залило напрочь, потому и не видишь. Рубец здоровый, щека насквозь, но ничего опасного, зашьют. Сейчас замотаем. Вовка тебе второй глаз оставит, на дорогу смотреть, а рот забинтуем, кровь придется сглатывать, пока до машины не дойдем. Или слегка наклоняй лицо, чтоб через бинты сочилась. Не волнуйся, понял?

Сергей успокоился, достал из кармана опасную бритву, показал ею на свое лицо - трофей, которым его полоснул задержанный.

Шли мы очень медленно, спешить больше было некуда. Когда выбрались на дорогу, там уже стояла милицейская машина, с нарядом автоматчиков. Здесь же был врач из "Скорой помощи", их машина умчалась за лейтенантом. Пока врач оказывал помощь Сергею и бандитам, подъехала тревожная группа из комендатуры, следом за ней вторая "Скорая". Жук с водителями поколдовал над нашим пострадавшим УАЗиком и сказал, что до отряда доберется своим ходом. Офицер комендатуры вызвался ехать с ним, старшим машины. Сергея и подстреленного бандита увезли медики, остальных забрали с собой менты, а я пересел в машину комендатуры, и мы поехали к столовой, за оставленными запчастями и вещами - меня по-прежнему ждала неисправность на второй заставе.

ПОСЛЕДНЯЯ ТРЕВОГА

Вой сирены, долгий и тоскливый. Звонок телефона, спокойный голос дневального:

- Бросайте работу, сирену слышите?

Вот так началась моя последняя тревога. Не знал я тогда, что последняя... А и что бы изменилось, если бы знал? Быстрее собрался, тщательнее подготовился? Вряд ли. Некуда уже было быстрее и тщательнее. Постарался бы получше все запомнить? Да я и так помню их все до единой - и боевые, и учебные. Так же хорошо помню, как и людей, с которыми сводила служба. Как и участки всех наших застав, все эти бесчисленные сопки, мосты, речки, столбы заграждения... Все море событий, произошедших за пять лет моей службы, намертво впечаталось в мою память, стерев значительную часть воспоминаний детства и юности. Странно устроена человеческая память. Спустя много лет я по-прежнему четко помню не то что участки местности или названия рек, а даже запахи, трещины в бревнах мостов, число и расположение подгнивших или выдавленных из мокрой земли опор заграждения. А их ни много ни мало - через каждые три метра на трехстах километрах. До сих пор во сне и наяву вижу каждую вышку, каждую сопку...