Сергей Семанов: Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг.

Будучи в адмиралтейском дворце, мы — русские и японцы — виделись между собой частным образом только во время непродолжительного завтрака. Я все время от пищи болел и говорил об этом Комуре, когда он справлялся о моем здоровье. Комура же мне всегда отвечал, что он чувствует себя превосходно, но как только окончилась конференция, он опасно заболел в Нью-Йорке, одни говорят — тифом желудка, другие — нервным потрясением.

После подписания мира русские и японцы начали между собой видеться, и лица свиты Комуры говорили нашим, что Комура подписал мирные условия вопреки своим убеждениям и что ему готовится незавидная участь в Японии. Действительно, когда в Японии сделались известными мирные условия, в Токио вспыхнула смута, памятник, сооруженный при жизни Ито, был разрушен толпой. Токио было объявлено на военном положении, войскам пришлось действовать, были раненые и убитые. Когда Комура вернулся в Японию, ему не только не дали никакой награды, но он был вынужден покинуть пост министра иностранных дел и удалиться в частную жизнь. Только потом, когда все успокоилось, он был назначен послом в Лондон. Я же был восторженно встречен, возведен в графство, затем наступила революция, которую мне пришлось подавить как вопреки моему желанию назначенному председателем Совета министров. Оставляя по собственному желанию этот пост, я удостоился милостивого рескрипта и новой выдающейся награды, но затем уже попал в опалу…

Так играет судьба людьми через людей!..

Когда я подписал мир, то это было для всех и для государя довольно неожиданно. Когда я ехал из гостиницы в адмиралтейский дворец в день, когда последовал мир, я сам наверное не знал, состоится соглашение или нет. Государь, получив мою телеграмму о заключении мира, видимо, не знал, как ему к этому отнестись, но когда он начал получать от всех монархов самые горячие и искренние поздравления и когда эти поздравления начали сыпаться со всех концов мира, то он укрепился в сознании, что то, что сделано, сделано хорошо, и только тогда он послал мне благодарственную телеграмму. Его поздравил также самым восторженным образом германский император, и это понятно, император этот уже успел в Бьорках втянуть Россию в новое несчастье, может быть, еще горшее, нежели Японская война, на случай, если состоится мир в Портсмуте.

Когда мне Рузвельт говорил, что весь мир желает, чтобы был заключен мир между Россией и Японией, и я ему заметил: «Разве и германский император также этого желает?», он мне ответил, что, несомненно, да. Тогда уже состоялось свидание в Бьорках, а ведь Рузвельт находился в очень близких корреспондентских отношениях с императором Вильгельмом. Первый — типичный по духу американец, большой патриот, второй — типичный по духу немец, еще больший патриот; таким образом, оба главы государств представляют духовное выражение своих наций. Как тот, так и другой — молодцы, оба оригинальны, неспокойны, резки, скоропалительны, но умеют держать такт в своих головах*.

Естественно, что оба нашли между собой много точек соприкосновения, но, конечно, это не значит, что их отношения могли послужить к особому сближению Америки с Германией. Во-первых, Рузвельт есть временный калиф: сегодня он президент, а завтра простой американский гражданин. Во-вторых, ведь так еще недавно Вильгельм хотел экономического союза Европы против Америки (умеет вести свою линию).

Я, как уже говорил, со дня моего назначения главноуполномоченным не получил непосредственно или посредственно ни одного слова от главнокомандующего Линевича, а ведь армия наша стояла в бездействии после Мукдена уже около полугода. Я не возбуждал вопроса о перемирии, приступив к мирным переговорам, для того чтобы не связывать главнокомандующего. Он знал же, что мирные переговоры идут!

Ну что же, оказал ли он мне силой какое бы то ни было содействие?!

Ни малейшего!

Со дня выезда моего из Европы японцы забрали у нас без боя пол-Сахалина, а затем наш отряд встретился с японским между Харбином и Владивостоком и при первом столкновении отступил, а затем, когда мир был подписан, когда главнокомандующий не сумел отстоять свою армию от революции, когда он спасовал перед шайкой революционеров, приехавших в армию ее совершенно деморализовать, когда для водворения порядка в армии был послан генерал Гродеков, а Линевич вызван в Петербург, этот старый хитрец, вернувшись в Петербург, начал нашептывать направо и налево: «Вся беда в том, что Витте заключил мир: если бы он не заключил мира, я бы показал японцам!»