Нина Бродская: Хулиганка

Однажды, еще живя в Германии, Рознер поехал на фестиваль музыки в Чехословакию, куда приехал знаменитый негритянский музыкант трубач Луи Армстронг. Услышав Рознера, Армстронг сказал: «Эдди, ты белый Армстронг».

Шли годы, Рознер продолжал работать со своим оркестром, по после войны ему очень хотелось съездить в Германию, где прошли его молодые годы. Однако он получил отказ и тогда решился на нелегальный отъезд, но был задержан, и в 1948 году его отправили на Калыму сроком на 10 лет.

У Рознера два больших пальца обеих рук были изуродованы. Как-то я спросила его, почему, и он мне ответил: «На Лубянке пальцы вставили в тиски и зажали». Но он не любил вспоминать и говорить о том тяжелом для него времени. Даже находясь в лагере на Калыме, Рознер создает свой оркестр, из которого впоследствии вышли прекрасные музыканты. По ночам усталый и голодный он пишет аранжировки для оркестра. В 1954 году Рознер освободился и приехал в Москву, где снова собрал новый оркестр и занялся творческой работой.

…Был октябрь месяц 1964 года. Мы созвонились с Эдди Игнатьевичем Рознером, и уже через несколько дней я стала заниматься с аккомпаниатором, выучила несколько песен, а еще через неделю уже стояла на сцене, где расположился также большой оркестр, с которым я впервые в жизни пела. Спустя какое-то время я сидела в вагоне поезда, а с улицы в окно доносился голос моей бедной мамы: «Нинуля, не забудь, колбаска и сыр в сумке!»

Это была моя первая в жизни гастрольная поездка в 16 лет с оркестром Эдди Рознера. Первая репетиция в Ереванской филармонии и первый мой концерт. На мне были платье белого цвета и английские туфли на шпильке, оставшиеся еще с выпускного вечера в музыкальной школе. На сцене конферансье Гарри Гриневич: «Как нелегко артисту выходить на сцену, каждый раз перед выходом он волнуется, и пройти вот этот отрезок от кулисы сцены до микрофона ему совсем не просто. А представьте себе, что чувствует сейчас артистка, которая должна пройти этот отрезок сцены впервые в своей жизни и которой всего-то 16 лет. Ведь это ее первое выступление. Итак встречайте: Ниночка Бродская!»

В зале аплодисменты, а за кулисами я, которая наотрез отказывается выходить на сцену. И тогда собравшиеся артисты насильно вытолкнули меня на сцену. Я оказалась одна перед публикой. Постояв несколько секунд, ринулась к микрофону. Оркестровое вступление, и вот я уже пою. Последней, третьей, песней была «Тум-балалайка», и зал буквально взорвался от аплодисментов. А через несколько дней почти весь город напевал мою «Тум-балалайку». Я была окружена вниманием всех, включая прессу и, конечно же, музыкантов оркестра. Так началась моя трудовая жизнь — города, гастроли, новые песни, новые люди.

Рознер — дядя Эдди, как я его называла, — обожал меня и каждый раз, заходя в гостиничный номер, интересовался, ела я что-нибудь или нет. Если нет, брал за руку и вел в ресторан кормить. Меня называли «дитя оркестра». Но иногда это «дитя» устраивало фортели, ну, например: когда человек играет на духовом инструменте, боже вас упаси, показать ему лимон. У музыканта в этот момент начинается слюновыделение, и он не может играть. Так вот однажды, узнав это, я взяла лимон, который в ту пору могла съесть, не моргнув глазом целиком, как яблоко, и пошла на репетицию. Спокойно поглощая его, я уселась на первый ряд. Вначале Рознер не мог понять, что происходит, музыканты один за другим перестают играть, а сказать ему не смеют. Подумав немного, Рознер спросил: «В чем дело, холэра ясно?» Один из музыкантов пальцем показал на меня. Можете себе представить, как мне тогда попало. Но Рознер не мог на меня долго злиться, он подходил и говорил: «Сладкая моя! Что ты хочешь?» — «Хочу куклу немецкую, большую, с закрывающимися глазами», — отвечала я.

В нашем оркестре были солисты — Владимир Макаров, Салли Таль, Лариса Мондрус. На последнем имени хочу остановиться особо.

Я была ей как кость в горле. У нее были очень красивые фигурка, ножки и грудь, которую она постоянно оголяла в грим-уборной. Я же на ее фоне выглядела тогда гадким утенком. Ей было 23 года, а мне исполнилось 17. Газеты то и дело на первых полосах писали о самой юной, а потом уже о ней, и, конечно, кому бы это понравилось?! Знаменитый Ремарк писал в одной из своих книг: «Еврейской национальности всегда свойственно было оправдывать своего врага».

Она в открытую смеялась надо мной, говоря, например, так: «У тебя вообще нет фигуры и шеи тоже нет. Голова и плечи. А лицо вообще непонятно какое, иди-ка отсюда, пока я тебе…» И кулаком мне! Нередко я уходила в слезах, а тетя Лиза, костюмерша, которая была прикреплена ко мне для присмотра, всегда меня успокаивала и жалела. Владимир Макаров как-то мне сказал: «Сколько можно быть ребенком, тебе не надоело еще?» И только Салли Таль, солистка и жена бывшего гроссмейстера Михаила Таля, была очень добра ко мне.